Минная гавань - [84]

В команде Заварова уважали. Матросы при нем вели себя не так стесненно, как при Буткове. Было в их отношениях нечто доверительно-товарищеское, когда при случае в разговоре можно легко перейти со служебной темы на житейскую, не опасаясь скептически-начальственного взгляда. Моряки особенно ценили то, что Заваров не выказывал свою власть без крайней необходимости. Даже ругать провинившегося матроса всегда было ему неудобно, словно это он сам допустил оплошность. Отчего-то становилось неловко и совестно всем, когда Аркадий кому-то делал замечание. К счастью, о крупных происшествиях в БЧ давно забыли, а с незначительными разбирался Бутков, любивший постоянно и въедливо придираться к мелочам.

Практические занятия Аркадий проводил со спокойной совестью: его торпедисты — народ тренированный. Все положенные операции с механизмами торпеды они исполняли толково и быстро.

Перед тем как подступить к торпеде, Лешенко, подбоченившись и наморщив лоб, пристально поглядел на нее со стороны, о чем-то размышляя. Медлил он не для того, чтобы, напустив побольше важности, обратить на себя уважительные взгляды ребят. Все и без того знали, что в работе старшина — первая скрипка. Этой паузой Игнат по привычке как бы замыкался в самом себе, и уж ничто теперь не могло отвлечь его от дела.

Вот он властно кивнул, и матросы подступили к торпеде. Собираясь вскрыть горловину РПЗО[4], Игнат присел перед ним на корточки, не поворачивая головы, протянул руку, требуя, чтобы ему дали торцовый ключ.

— Момент, — засуетился Стогов, протирая разложенный на брезенте инструмент мохнатым куском ветоши.

На красивом лице старшины появилось выражение нетерпения и досады.

— Ты же в прошлый раз ключи протирал. Новее не станут.

Получив инструмент, старшина взялся отворачивать болты. Работал Игнат подчеркнуто изящно, с гаечным ключом управлялся, будто маэстро с дирижерской палочкой. И чем пристальней Аркадий приглядывался к старшине, к тому, как не спеша и красиво он работал, тем сильней хотелось и ему самому, скинув мешковатый китель, взяться за дело. По утвердившейся в нем курсантской привычке он не боялся никакой черновой работы и поэтому всегда томился от вынужденного начальственного бездействия. Глядя на других моряков, придраться тоже было не к чему: проверка торпеды шла по правилам. Что Аркадию оставалось, это подавать советы и реплики, чтобы матросы чувствовали его постоянное внимание к ним. Так он и делал, расхаживая по мастерской и заглядывая для сверки в синюю, захватанную руками до темного лоска книжицу инструкций.

Моряки приступили к закачке в баллон сжатого воздуха. Кошкарев подсоединил к РПЗО трубопровод, но в расходной магистрали воздушного давления не оказалось. Кошкарев остался к этому равнодушным. Стогов же что-то неодобрительно пробурчал. Старшина, повернувшись к Заварову, разочарованно развел руками.

Аркадий решительно направился в компрессорную, которая располагалась в отдельной постройке метрах в пятидесяти от мастерской. Моториста увидал еще издали. Тот сидел на лавке у входа в компрессорную и строгал ножом какую-то деревяшку. Аркадий рассерженно погрозил ему кулаком. Моторист кивнул и скрылся за дверью. Вскоре дизель-компрессор заработал — задышал торопливо и шумно, точно загнанная собака.

Когда Аркадий вернулся в мастерскую, то услыхал знакомый глухой шум, с которым сжатый воздух «набивался» по мелко дрожащему тонкому трубопроводу в баллон. Лешенко со Стоговым укладывали в ящик инструмент. Кошкарев стоял у контрольного манометра. Не успел Аркадий подойти к матросам, как старшина вдруг метнулся к Кошкареву и, отпихнув его локтем, открыл стравливающий клапан. Набранный воздух со свистом рванулся из отсека наружу.

— Ты что?! — испуганно и зло крикнул старшина.

Кошкарев с побелевшим, растерянным лицом глядел на него и молчал.

Аркадий удивленно посмотрел на моряков.

— Что тут у вас? — спросил он как можно спокойнее, хотя в душе появилось предчувствие чего-то недоброго.

— Да вот, — Лешенко взбешенно кивнул на Кошкарева, — надо было воздуху набрать сколько положено, а он столько закачал — страшно подумать.

При этих словах Аркадий побледнел, поняв, что минуту назад РПЗО могло в куски разорвать избыточным давлением воздуха. Неуверенно махнув рукой, как бы сомневаясь еще, снято ли в отсеке давление, Аркадий попросил снова вскрыть горловину. Заглянул в нее, подсвечивая переноской[5], с таким ощущением неприязни и любопытства, с каким когда-то в детстве смотрел в пустоту кладбищенского склепа, ожидая появления костлявой старухи с косою на плече.

— Не знаю, как вышло, — тихо сказал Кошкарев, — что-то, видать, перепутал.

Лешенко ехидно хохотнул:

— Перепутал! Послушай, а тебе по пьянке не случалось вместо жены обнимать телеграфный столб?.. В случае той путаницы ты бы мало чем рисковал, а здесь — собственными потрохами. Усек разницу?

— При чем здесь жена? — Голос Кошкарева дрогнул.

Моряки виновато затихли, ожидая, что лейтенант начнет сейчас долгую «проповедь». Аркадий вместо этого не спеша вытер чистой ветошью испачканные тавотом руки, поправил на голове черную, с белым кантом пилотку и приказал успокоенным, ровным голосом — будто ничего не случилось — продолжать работы.