Минная гавань - [61]

«Как у нее все просто, — подумал он о Наденьке. — Не лжет и не притворяется — говорит как на духу. И совсем не хочет показаться лучше, чем есть на самом деле. А что, если взять да и жениться на ней? Сидела бы дома, ждала меня, кормила сытными обедами. Нарожала бы детей…»

— А ведь у тебя жизнь тоже не задалась, — внимательно заглядывая в глаза, сказала Наденька. — Бродишь по городу как неприкаянный. И никто к тебе не едет, никто и писем, наверное, не пишет.

— Ты права, — сознался Захар, — и у меня что-то не задалось, — но при этом философски рассудил, что в жизни, видимо, не бывает счастливее двух одинаково несчастных людей, если они только смогут найти друг друга.

Разглядывая Наденьку, Захар нашел ее вполне симпатичной: открытое круглое лицо с нежной, холеной кожей, выразительные карие глаза-маслины и приятно очерченные маленькие губки. Прямо как русская матрешка. И непонятно было, почему ее бросил муж…

— Ты надеешься быть счастливой? — спросил он, как бы продолжая свои мысли.

— Только не здесь, — ответила она. — Дрянной городишко. Каждый знает о тебе абсолютно все. Здесь как в большой деревне: только на одном конце улицы мужик вздохнет, как на другом — баба охнет… Бросить бы все да уехать к черту на кулички. Только вот с кем?..

И она снова ожгла Захара взглядом одинокой, тоскующей женщины, еще не потерявшей надежды найти свое счастье.

Ледорубов рассеянно слушал болтовню Наденьки, почти не вникая в суть того, что ему говорили. Он чувствовал себя умиротворенным, уставшим и сытым.

— Сейчас придем ко мне, — как бы убаюкивала его Наденька своим ласковым голосом, — я тебя напою крепким кофейком.

«Кофе так кофе, — равнодушно думал Захар. — Быстро же она взялась прибрать меня к рукам…»

И здесь его будто с ног до головы окатило ледяной водой. «Да ведь это все уже было, было!.. Нет ничего такого, чего бы не знал. Те же самые женские уловки. Тогда зачем же ты, Захар Ледорубов, делаешь вид, будто ничего не замечаешь?.. А вот Семен честнее жил, ни перед кем не лукавил, не притворялся, не пытался казаться лучше, чем есть».

— Пора бы, как полагается, махнуть по рюмашке за прекрасных дам, — предложил Саша.

— Нет, Сашок, — возразил Ледорубов. — Мы выпьем за другое, только вдвоем с тобой и молча. Думаю, что в Семеновой деревеньке сегодня по русскому обычаю тоже «сорок ден» отмечают. Так уж повелось. И пускай дамы простят нам эту маленькую бестактность.

— Как это без нас?! — с деланным возмущением воскликнула Зоенька.

— Да-да! Как это, как это? — затараторила и ее подруга.

— Не надо, девочки, — вдруг посерьезнев, тихо произнес Саша. — Это дело у нас глубоко личное. Да и что вам за интерес пить за то, что, слава богу, пока еще вас не трогает?..

Махнув рукой, он наполнил коньяком два фужера, выплеснув перед этим из них на пол остатки шампанского.

Скорее почувствовав, чем поняв значимость происходящего, женщины умолкли.

Офицеры стоя выпили.

Молчание за столом затянулось.

— Мальчики, может, еще потанцуем? — с наигранной веселостью предложила Зоенька.

— Танцуйте, девочки, без нас, — выдал Саша и снова потянулся к бутылке.

— А ревновать не будешь? — Зоенька прищурилась.

— Не до вас, лапушки, — страдальчески поморщившись, он глотнул коньяку.

— Захар, скажите ему, — заволновалась Наденька. — Его же развезло.

Но Ледорубов, занятый своими невеселыми мыслями, будто ничего не слышал и не видел.

— Какая муха укусила тебя, скиталец морей? — не унималась Зоенька. — Как ты разговариваешь с дамами?

— Да идите вы!.. — бешено зыркнув глазами, Саша грохнул кулаком по столу.

Подруг будто ветром сдуло.

— Тебе и вправду хватит, — как бы очнувшись, сказал Ледорубов.

— Прости, старшой. Испортил я по дурости весь вечер.

Ледорубов на это лишь ухмыльнулся:

— Оно и к лучшему. Зоеньки, Наденьки… Что нам в них? Момент в жизни. Нелюбимы они, не нужны…

— Эх, горе не зальешь коньяком, а бабы тем более тут ни к чему. Ведь какой человек был! Вечная тебе память, наш дорогой командир… — Уткнувшись лицом в Захарово плечо, Саша всхлипнул.

Ледорубов не успокаивал его. Просто по-мужски доверчиво обнял, притянув к себе. Почувствовал, как и у самого запершило в горле.

…На корабль вернулись затемно. Захар поддерживал неуверенно ступавшего механика.

Стоявший у трапа Лещихин сделал вид, что не заметил ничего особенного. И даже как-то деликатно отступил в тень.

Ледорубов молча отдал вахтенному честь.

— Лещихин, а Лещихин, — негромко, но властно позвал механик.

Тот немного подался вперед.

— Скажи, моряк, ты любил Семена Ильича?

— Кто ж его не любил? — глухо отозвался Лещихин.

— Тогда все поймешь. И такое, брат, случается…

— Да уж как не понять? То человек был…

12

На ледорубовском корабле жизнь шла своим чередом. Стоянки у берега были короткими. Качала тральщик соленая балтийская вода, крестила штормами Атлантика, хлестало его дождями Северного моря… Все реже говорили в кубриках о случившемся чрезвычайном происшествии. Сам подвиг Семена Пугачева, навсегда запечатлевшись в умах и сердцах команды, становился уже достоянием истории тральщика.

В дальнем плавании Ледорубов все чаще приходил к мысли, что теперь не кто иной, как он сам, лично ответствен за семью погибшего друга. Ирина по-прежнему не выходила у него из головы. Захар не терял тайной надежды, что в скором времени их отношения прояснятся. Единственным препятствием, как он думал, пока оставался его нерасторгнутый брак. Но Захар давно уже решил порвать с Тамарой. И такой случай вскоре представился.