Minima philologica. 95 тезисов о филологии; За филологию - [7]

другому языку и только обращает речь в его сторону. Она говорит с ним и, говоря, встает на его сторону [sich ihr zuspricht]. Она не исходит из данности общего языка, а предается незнакомому ей языку. Она делает это безоговорочно и à corps perdu[14] и потому способна оставаться незнакомой сама себе; она ищет точку опоры в другом языке, к которому обращается, и потому может считать, что узнает в нем себя саму. Из языка незнания она скачком превращается в форму знания. Она определяет себя как опосредование между знанием и незнанием; назначает себя носительницей речи себя о себе; становится процессом методического обеспечения эпистемических порядков и поддерживает – себе в ущерб – их гегемонию. Филология любит, и забывает за любимым о любви.

10b. Наделение высказывания бо́льшими привилегиями, чем у мольбы, пропозиционального знания – чем у желания, топического языка – чем у атопического, нельзя обратить вспять, зная об этом положении вещей, ни насильственно, ни в утопических мечтах. Но филологический опыт упрям. Он показывает, что потребность к языку не может сосредоточиться на формах знания. Поскольку он сам – адвокат этой потребности, ему не чуждо предположение, что формы знания – тоже лишь остановки на пути потребности, а не ее структура.

11. Раз любое утверждение не просто можно, но и нужно дополнить – даже если в силу одного только требования, чтобы его услышали, поняли, ответили ему, – то все утверждения принадлежат языку, который сам имеет структуру не утверждения, а притязания, просьбы, желания или потребности.

12. Языки знания укоренены в языках незнания, а эпистемические практики – в практиках euchē: онтология в филологии.

13. Поэзия – язык euchē. Она исходит из другого, стремится выйти к чему-то другому, которое и существует и не существует, phílein любого говорения, обращения, согласия, она не знает себе подобных и не подобна самой себе: она не предикабельна.

14. Поэзия – это prima philologia.

15. То, что филология базируется на поэзии, означает, во-первых, что ей следует искать предметную основу для своих жестов и операций в структуре поэзии – и только исходя из этого притязать на познание, соответствующее самому предмету; а во-вторых, что она не способна найти в структуре поэзии надежной, последовательной и устойчивой основы – и потому, хоть она и должна выступать защитницей на процессе по делу поэзии, но голосом иным, нежели голос самой поэзии: голосом прорицания, конъектуры, интерпретации. Ее fundamentum in re[15] – безосновность. Нет формы суждения – нет и основы для знания.

16. Два языка филологии – язык потребности и язык знания о ней – говорят друг с другом. Однако второй может только повторять [wiederholen] то, что говорит первый; а первый – только опережать [überholen] то, что высказывает второй. Так они говорят друг с другом, разговаривают, расходясь друг с другом, и выговаривают свое расхождение.

17. Филология не есть теория в смысле проницания чего-то существующего. Она не есть и практика, направляемая теорией или находящая в теории свою цель. Она есть – когда есть – движение во внимательности к тому, что, навстречу ей, ее привлекает и от нее ускользает, сталкивается с ней и пролетает мимо, что притягивает и, притягивая, уклоняется. Она – это опыт соскальзывания в ускользание. Движение поиска без предопределенной цели. А значит – без цели. А значит – без «без» цели. Без «без» онтологии.

18. Каждая дефиниция филологии должна себя индефинировать – и освобождать место следующей.

19. Определение человека как живого существа, обладающего речью – zoon logon echon[16], – можно пояснить, модифицировав его: zoon logon euchomenon, человек – существо, о языке молящее, желающее обладать языком. В таком случае человек определяется как zoon philologon. Его требование языка выходит за границы любого уже данного языка. Его познание уже данного не может обойтись без опыта отдачи [Gebung] и неудачи [Versagung], его исследование какого-либо конечного языка – без открытия нового бесконечно конечного.

20. Где отсутствует знание, там оживает аффект. Где онтология увязает, филология приходит в движение.

21. Филология – страсть тех, кто говорит. Она обозначает меру склонности языкового существования[17].

22. Не существует филолога без филологии в первоначальнейшем смысле слова […]. Филология – это логический аффект, оборотная сторона философии, энтузиазм химического познания: ведь грамматика – это не что иное, как философская часть универсального искусства разделения и соединения […] (Фридрих Шлегель, «Атенеум», фрагмент 404).

23. «Логический аффект» в этимологизирующем истолковании «филологии» Фридрихом Шлегелем может означать «аффект в отношении языка», но и «аффект языка», то есть аффект языка в отношении к языку. Если язык обращается к языку, имеет к языку склонность, то к себе же иному, отличному от себя. Он связывается с собой уже отделившимся или же собой предстоящим единственно своим аффектом, своим «энтузиазмом». Филология может называться «универсальным искусством разделения и соединения» не потому, что умеет упразднять [aufheben] разделение при помощи соединения, а потому, что соединяется с отделившимся лишь при помощи самого отделения. Филология – это склонность не просто к другому эмпирическому или виртуально-эмпирическому языку, но к инаковости языка, к его лингвистичности как инаковости, к самому языку как вновь и вновь другому.