Миниатюры - [13]

— И вот знаешь, такое чувство сейчас, что было летом жарко и солнечно, зимой — снежно и тоже солнечно. Просто гулять по улице было интересно и весело.

— И погода… Никогда эта погода не была хорошей. Когда надо жару — холодно. Когда снега — нет его. И так всю жизнь. Лета нормального не видели. Я море, представляешь, только взрослой увидела! …

— Это кто там у тебя душу рвет друг другу и понимания не находит?

— Да брат с сестрой встретились. Вот, детством делятся. Какая интересная и разная у них жизнь была!

Маша

Маша была врачом. Врачом-стоматологом. На этом, пожалуй, можно было остановить наш рассказ. Потому что все понимают, да? Каждый раз, с каждой новой увлеченностью и даже иногда страстью, она вспыхивала ярко, светилась вся, летала, как маленькая птичка, ошалевшая от весеннего солнца, напевала что-то веселое и приятное, лечила так легко и быстро, что к ней выстраивались очереди — «нас только к Машеньке!». А она после работы — после обеих работ, потому что работала одновременно в двух коммерческих клиниках «два по двенадцать» в неделю — летела домой, казалось, не касаясь ногами земли. Готовила ужин, встречала с работы Колю. Или Мишу. Или Сашу. Или Вову. Ну, дело же, в конце концов, не в имени. Они, эти ее мужчины, были красивы той мужской неброской красотой, которую не могли понять ее коллеги. Мужики могли менять прокладки в кране на кухне, выносить ведро, открывать бутылки — они были такие настоящие! И она любила их всей душой и всем своим маленьким телом, худеньким, спортивным, девичьим. Но работа не отпускала ее. И за ужином, или в разговоре, или даже — ужас, ужас! — в постели она замечала, вовсе не хотя этого, специально не присматриваясь, что «троечка» сверху — кариес, а «шестерка» внизу, похоже, пародонтоз, а вот эта милая щербинка между передними зубами требует косметики, а вот то желтоватое — это не от курения, это зубной камень. Разговор о зубах начинался издалека, чтобы не обидеть, чтобы не подумал он, что у него изо рта пахнет. И вовсе это не от зубов!

Запах изо рта — это от желудка! А зубы просто надо лечить. Я же умею. Давай, я сделаю тебе хорошо и не больно? Потом был период, когда она регулярно водила своего мужчину в свою клинику, где сверлила, точила, смывала, снова сверлила и снова точила, надев на лицо прозрачное пластиковое забрало и заглядывая в открытый рот любимого.

— Шире! Не закрывать! Не жжёт нигде? Боль чувствуется? Она засовывала чуть не всю свою руку ему в рот, мягкими и теплыми пальчиками что-то там трогая, проворачивая, конопатя, приминая… А потом наступал день, когда Миша (или Саша, или Вова — но какая, в сущности, разница?) не приходил больше на ужин и не отзывался на телефонные звонки. Маша сразу все понимала — она была очень умной девушкой, ходила несколько дней с задумчивой обидой на симпатичном лице с маленькими конопушками, но потом снова работа поглощала ее, и опять стояли очереди — «нас к Машеньке, только к ней!». Она снова начинала бегать по утрам, кататься по вечерам на велосипеде — ну, раз никто не ждет к ужину. Потом снова наступал период влюбленности и света и тепла. Потом было лечение зубов нового ухажера. …И опять одна. Иногда она задумывалась: что там за точка такая во рту у этих мужиков, что как нажмешь на нее — они и сбегают? Смеялась собственным мыслям. Но повторяла свой опыт опять и опять. Маша была очень хорошим стоматологом.

Демократия, однако

На самом деле все совсем не так, как на самом деле, а так, как решило большинство.

Так победим!

Вся страна, как один человек, прильнула сегодня к телеэкранам. Было обещано и оповещено, что сегодня у нас в первый раз, как в Китае. Ну, как в Китае, все давно знают. Стадион, зрители, выстрел в затылок — и все. У нас такое просто нельзя. На такое никто смотреть не станет, потому что это не показательно и совсем не интересно. Не по-русски как-то. Поэтому объявили, что премьер-министра будут казнить в самый прайм-тайм и прямо здесь, на Красной площади. С раннего утра все новостные каналы регулярно включали прямую трансляцию с Красной площади и показывали новенькую плаху, специальные стоки для крови по краям площади, напоминали о знаменитой стрелецкой казни при Петре, ставшем потом Великим и выведшем Россию в Европу. И сейчас внезапный поступок президента, как считали многие обозреватели, говорил о том же — о прорыве в Европу и одновременно полном единении со своим народом. Плаху установили так, чтобы на экранах телевизоров видны были сразу и кремлевская стена и храм Василия Блаженного, как символ и знак места действия. То есть, включаешь телевизор и сразу видишь — Красная площадь, плаха, казнь. Казнить проворовавшихся чиновников предполагалось разными способами. Говорили даже о возможности четвертования и колесования, как в древности, но историки до сих пор спорили о последовательности действий. Одни утверждали, что сначала ломом ломали руки и ноги, а потом уже отсекали их, другие протестовали: никаких лишних мук, только отсекание конечностей! Были в депутатском корпусе радикалы, предлагавшие не останавливать кровь, а прижигать рану факелом, мол, как в старину. В одном сходились все: простой расстрел сегодня невозможен. Эти выстрелы в затылок слишком напоминали сталинские репрессии. А страна должна была повернуться не к тоталитарному «совку», а к гордой и мощной империи. За пять минут до указанного в программе передач часа все каналы телевидения, даже частные и кабельные, прекратили обычную болтовню и показали заставку: трепещущий на ветру трехполосный флаг. Со звуком последнего удара часов из ворот Спасской башни выбежали солдаты в парадном обмундировании и выстроились с двух сторон прохода. А потом палачи в красных атласных рубахах, кидающих на все алые отблески, и таких же красных колпаках, закрывающих лица, повели под руки премьер-министра, одетого в кипенно-белую рубаху и такие же белые штаны. До того уже было решено, что он останется премьером до самого момента свершения казни, чтобы все видели, что у нас нет незаменимых и тех, кто неподвластен закону. Невысокий щуплый премьер-министр шел медленно и чинно, согласно протоколу. Все, что творилось сегодня, должно было стать в дальнейшем традицией. Вот к премьер-министру подошел священник, специально выбранный для этой роли. Он выслушал исповедь, во время которой камеры тактично отвернули в стороны, показывая празднично украшенные дома и радостные лица людей, собравшихся ради такого зрелища на Красной площади. Вот камеры снова сфокусировали на спокойном, как бы немного даже заторможенном, если можно так выразиться, лице премьер-министра.