Мимикрия жизни - [7]

– А ты не собираешься его закрывать? – не унимался Виталий.

– Слушай, не придирайся к словам. Я выполняю то, что на моем месте сделал бы любой следователь!

– Хорошо, хорошо. Только не нервничай, – сжалился надо мной Виталий. – В чем просьба-то твоя?

– Поручи это Пионеру, то бишь стажеру вашему – Игорю. И пусть он не только бумажки-характеристики соберет, но и с людьми поговорит: на работе с коллегами, дома – с соседями, с друзьями, их, кстати, установить надо. Пусть мальчик постарается. И как на лекции все пусть фиксирует у себя в блокноте, а потом ко мне на доклад, лично. Хорошо?

– Конечно. Этот стажер только рад будет тебе услужить. Каждое твое слово на лету ловит. Удивляюсь, как это он до сих пор к тебе в прокуратуру от нас не сбежал. Как тебе удалось, так его приручить? – в голосе Виталия чувствовалась улыбка.

– Просто надо уметь работать с молодым, подрастающим нам на смену, поколением, – также не без улыбки ответила я.

– Ах, вот как! Мы, значит, сначала должны их научить уму-разуму, а потом еще и должности свои уступить? Прекрасная перспектива, – иронично закончил Виталий.

– Ну, ты то без работы не останешься. Слышала, тебя в область зовут.

В трубке молчание.

– Чего молчишь? – спросила я нерешительно.

– Просьбу твою выполню. Пока.

Раздались гудки, а я в недоумении. Что я такого спросила?

Положив трубку, я отдернула руку от телефона, как ошпаренная, потому что он внезапно снова зазвонил. Господи, второй раз за день я вздрагиваю от телефонных звонков! Может быть, стоит начинать лечить нервы? Однако мое беспокойство звонком оказалось пророческим и весьма обоснованным. Подняв трубку, я услышала голос, от которого меня бросало и в жар и в холод одновременно. Лавров! Начальник следственного отдела областной прокуратуры. Мой непосредственный куратор. Он был не только профессионалом до кончика ногтей, следователем от Бога, но и суровым начальником.

Как правило, я избегала встреч с ним, и не я одна, все следователи области. Огрехи каждого он помнил долго и не упускал возможности ерничать по их поводу.

Если возникала необходимость продления в области сроков следствия, то все следователи старались попасть к прокурору, а не к его заму Лаврову, который придирался не только к юридическим формулировкам в постановлении, но и к языковой грамотности и мог вернуть бумаги на доработку из-за какой-то запятой! Лавров был грозен и, если его боялись мужики-следователи, то мне сам Бог велел дрожать, что я и делала даже тогда, когда слышала его голос в трубке телефона. И расстояние в этом случае было бессильно.

Помню, как я впервые продлевала у него срок по делу. Я дрожала, как осиновый лист на ветру, и это было заметно невооруженным глазом. Мне до сих пор кажется, что именно эта дрожь меня, как ни странно, спасла. Он ее заметил и сжалился. Продлил срок без каких-либо нотаций, хотя в постановлении, наверняка, имелись ошибки, учитывая, что я пол ночи его перепечатывала, пока, наконец, в четвертом часу не плюнула на всё и не позволила себе поспать хотя бы пару часов, чтобы на утро вид иметь более-менее приличный. Надо оговориться, что Лавров тогда даже сделал мне комплимент. Он сказал: «Учитывая, что мы с Вами накануне женского праздника, – действительно, приближалось 8 Марта, – и передо мной красивая женщина, то я продлеваю Вам срок следствия, но старайтесь в будущем оформлять постановления аккуратнее». Комплимент, конечно, был весьма сомнительным с точки зрения моих профессиональных способностей, но зато моим женским ушам было лестно услышать то, что они услышали. Я весь день после слов Лаврова ходила королевной, пока не посмотрела на себя в зеркало и поняла, что он пожалел во мне не только следователя…

По тому, как Лавров начал разговор, мне стало ясно: ничего хорошего ждать не стоит.

– Аннушка, – так мог обращаться ко мне только он и только в определенных случаях, не самых благоприятных.

Про такие ситуации отдельно. Это случилось на заре моей работы в прокуратуре. На шефа – прокурора – свалились личные неприятности: жена ушла к другому. А он, следуя старинной русской традиции, ушел в запой. На работе не появлялся и мы всем нашим небольшим коллективом старались его прикрыть. В один из таких дней позвонил Лавров, а так как Ольги Васильевны на месте не было, но в приемной находился водитель шефа Ванечка, который маялся от безделья, то он и поднял трубку. На вопрос Лаврова о шефе Ваня ответил, что тот заболел. Тогда Лавров потребовал следователя, то есть меня. На крик Ванечки из приемной: «АнПална! К телефону! Лавров!» я примчалась во весь опор, словно скаковая лошадка, так как уже была наслышана о Лаврове, но лично сталкиваться пока, к счастью, не доводилось, и я лелеяла надежду, что еще не скоро попаду на его острый язык и в анналы его вечной памяти. Лавров поинтересовался у меня относительно шефа, а я, не подозревая подвоха и спасая шефа, сказала, что тот выехал в город с проверкой. У Ванечки, который находился рядом со мной, глаза округлились так, что я на вкус почувствовала всю горечь своей безобидной лжи. А Лавров в это время очень тихо, очень вкрадчиво и очень настойчиво чеканил мне в ухо: