Мимикрия жизни - [23]

Так как пришлось проснуться очень рано, то в машине поначалу все, кроме Виталия, находились в каком-то сомнамбулическом состоянии, пытаясь досмотреть те сны, которые были безжалостно прерваны ранним подъемом. Однако и снов прекрасных никто не видел, и явь в виде мелькающих привычных перелесков за окном была не отчетливой. Наша троица дремала таким образом недолго, пока Виталий не возмутился и не потребовал, чтобы его начали развлекать, иначе он, как и все, уснет за рулем, а к чему это может привести всем и так ясно. Куда уж яснее!.. Близкой, как и дальней, смерти в аварии, как и вообще любой смерти, никто не хотел.

Мы очнулись и завели беседу. Марго поделилась своими печальными размышлениями относительно суммы, которую могли с нее запросить за поступление сына в университет. Однако наш Янус Иванович быстро развеял ее сомнения, уверенно назвав очень кругленькую сумму, сославшись на кого-то из своих родственников, сын которых в прошлом году штурмовал тот самый юрфак того самого вуза. Виталия величина названной суммы заставила присвистнуть, а Марго опечалиться еще больше. Цифра ее, явно, не устраивала и печаль Марго, что называется, вышла из берегов. Мне стало жаль подругу, и я попыталась рассеять одолевшую ее смуту:

– Не терзайся раньше времени. Эти суммы – не константы. Их величина разнится в зависимости от кандидата. Насколько тот состоятелен.

– Анна Павловна, Вы говорите чушь, – величаво возразил мне Павленко.

– Я потому так безапелляционна, Дмитрий Иванович, – и посмотрела в спину гордо восседающего впереди Януса, – что высказываю не собственные предположения, а то, что мне в личном разговоре поведала одна из моих приятельниц. Она до недавнего времени преподавала в одном из вузов города, куда мы с Вами путь держим. Не на юридическом, – добавила я, посмотрев на Марго, с уст которой уже был готов сорваться наболевший вопрос. – И вообще, надо торговаться, – посоветовала я Марго.

Павленко фыркнул в мою сторону, но тут вмешался Виталий:

– Я одного не понимаю, почему нельзя пытаться поступать своими силами? – от его вопроса на меня повеяло нафталином советских времен.

Марго этот вопрос завел не на шутку:

– Астахов! Мы, в какое время живем? О какой попытке ты говоришь? И кому она нужна эта попытка? Всем нужны деньги! Кто вообще сейчас поступает своими силами, даже если они есть? Или плати неофициально и поступай в государственный вуз, или иди в коммерческий и плати официально. Рыночные отношения, мать вашу… – не выдержала Марго и выругалась прилюдно, а затем продолжила о своем же. – И потом, нам ошибаться нельзя. А если Вадик попробует поступить своими силами, как ты говоришь, – Марго ткнула пальцем в спину Виталия, – и не поступит?.. А точно не поступит, потому что зачислят только заплативших! Что тогда, умник? – посмотрела Марго в профиль Виталия.

Он ответил спокойно:

– Пойдет в армию. Мы все… – договорить Виталий не успел, так как Марго взорвалась вулканом эмоций.

– Что?! В вашу армию?!

– Почему она только наша?.. – попытался возмутиться Виталий, но тщетно. Марго его возражения только сильнее воспламеняли, как сухие дровишки, подбрасываемые в огонь.

– Я своего сына рожала, воспитывала и на ноги ставила не для армии! Не нужна ему эта школа жизни, которая… и без жизни оставить может или, как минимум, без здоровья. – Марго снова подняла пальчик в сторону Виталия, – А вы, товарищ майор, сначала своих сыновей нарожайте, а я посмотрю, как Вы их потом пошлете долг Родине отдавать.

– Ну, кто-то ж должен… – продолжал настаивать на своем Виталий, но не тут-то было. Марго перебила его со всей материнской твердостью, на которую только и была способна слепая любовь матери:

– Только не мой сын.

Она в эту минуту была поразительно похожа на тот расхожий образ матери с известного военного плаката. Только та призывала в ружье, а эта с такой же силой и твердостью его отнимала.

Павленко в течение этого напряженного диалога благоразумно помалкивал. Ему в свое время удалось уклониться от службы в Советской Армии и потому он, скорее всего, был на стороне Марго, а не на стороне Виталия, но из мужской солидарности не мог открыто согласиться с ней. К тому же у Павленко было двое малышей-мальчуганов и, как отец, он хорошо понимал материнские чувства Марго.

Никакие патетические речи о том, как армия закаляет и кует характер будущих мужчин, никакие доводы о том, что все (а все ли?) через это проходят, никакие высокопарные фразы, типа, «Кто, если не мы?..», не могли убедить и смирить беспокойные сердца отцов и матерей, и заставить их добровольно отправлять своих мальчиков… в неизвестность. А на фоне, описываемых в газетах и журналах, душераздирающих трагических историй об армии эта неизвестность становилась пугающей. Поэтому все мои знакомые семьи, в которых росли сыновья, шли на любые ухищрения, будь те законные или противозаконные, только бы избежать этой священной обязанности.

Конечно, государство не могло в одночасье создать армию профессиональную, освободив, таким образом, от почетной обязанности восемнадцатилетних мальчиков и облегчив жизнь их родителям. Родители понимали сложности своей страны, но от этого понимания им не становилось легче. Да и не нужно им было это понимание.