Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [9]

Часа через два Василий Семенович действительно вернулся. Брали ли с него подписку о неразоглашении, сказать не могу, но он тут же рассказал, зачем его вызывали.

— Спрашивали о Пустовойте. Правильно ли тот сделал, что не пускал в колхозы новый сорт? Я прочел им небольшую лекцию о расщеплении признаков по Менделю. Сказал, что только малограмотный прохвост может выпустить первое поколение как сорт. Серьезный селекционер выпустит новый сорт только после проверки устойчивости нужных признаков.

— Что же, поняли они законы Менделя?

— Как будто поняли, но поможет ли это Василию Степановичу, не знаю. ГПУ не легко расстается с заключенными.

— А Пустовойта вы видели?

— Нет. Говорил только со следователем. Но из его слов я понял, что это Пустовойт настаивал, чтобы меня вызвали как свидетеля в его защиту.

Василий Семенович ушел к себе в кабинет, и мы услышали, что он заиграл на скрипке. Раньше, в молодости, он играл довольно часто, но всегда только для себя, т.е. в уединении своего кабинета. У него была хорошая скрипка и довольно большая папка с нотами. Теперь, в старости, он играл редко, почти всегда, когда был чем-либо расстроен. К музыке он приохотился еще мальчиком, когда пел в церковном хоре. После окончания Петровской Академии он много работал по исследованию полупустынь на востоке нашей страны, организовал две исследовательские станции, т.е. жил в таких условиях, где музыку мог слушать только в собственном исполнении.

Как-то раз я просмотрела его папку с нотами и удивилась, увидев среди коротких музыкальных пьес для скрипки также ноты украинских песен. Я не знала, что народные песни были переложены как соло для скрипки.

6

Проработав шесть месяцев на Сельмаше, я увидела, что дальше не выдержу. Разыскивая виновников брака, мне часто нужно было оставаться на вторую смену или приходить очень рано, чтобы застать ночную смену еще на местах работы. Те рабочие, вину которых я устанавливала в производстве брака, приходили ко мне спорить и страшно ругались. Если брак поступал из других цехов, начальник этого цеха старался убедить меня, что брак можно пропустить без ущерба для готовой продукции. У нас, однако, были строгие нормы, было определенно указано, что можно пропускать, а что нельзя, и я отказывалась быть убежденной им. Тогда он злился и давал мне понять, что я не компетентна и не разбираюсь в деле. Почти каждый день я приходила домой в плохом настроении. Каждый месяц в цеху накапливалось брака на десятки тысяч рублей, и от того, что я выискивала виновных, брак не уменьшался.

За шесть месяцев работы я похудела на пять килограммов; я никогда не была толстой, а теперь превратилась в скелет! Кроме того, у меня совершенно не оставалось времени для Наташи; с ней занимался отец, и мне было обидно, что просыпаясь ночью, она звала не меня, а отца. Я решила уйти и поискать более спокойной работы, и недалеко от дома.

Я пошла к начальнику цеха и попросила об увольнении по той причине, что у меня маленький ребенок и я не могу работать так много часов.

— От вас самой зависит организовать работу так, чтобы укладываться в урочное время.

— Я не могу этого сделать и поэтому прошу меня уволить.

Чем больше он уговаривал меня оставаться, тем больше мне хотелось уйти из этих производственных Содома и Гоморры.

Начальник цеха сочувствовал мне и отпустил бы без долгих разговоров, но в Советском Союзе людей увольняют только тогда, когда они не нужны производству, и прошла еще пара недель, пока начальник цеха путем небольших перестановок уволил меня по сокращению штатов.

Прежде чем устраиваться на новую работу, мне нужно было как следует отдохнуть после Сельмаша. Через Сережин союз работников просвещения я купила путевку в дом отдыха в Хосте и поехала туда на месяц. По дороге я завезла Наташу в Кропоткин к маме, так как в Ростове в середине лета всегда бывает жарко и пыльно.

Дорога из Туапсе в Хосту была замечательна. Я никогда еще не видела моря и теперь, сразу же после выезда из города, оно представилось мне в своем лучшем виде. День был ясный, небо голубое, а море чистое и прозрачное, темно-синее вдали и необыкновенно яркое, лазурное у берегов. Прекрасная шоссейная дорога шла по крутому скалистому берегу, то по самому обрыву, то уходя от моря под шатер громадных каштановых деревьев. Дом отдыха находился в небольшом селении у самого устья речки Хосты. В этом месте горы немного расступались, давая возможность речке достичь моря, и в уютной долине расположилось окруженное виноградниками село.

Как только я вылезла из автобуса перед домом отдыха, я увидела на веранде мою бывшую школьную учительную математики, Екатерину Васильевну.

— Вот где пришлось встретиться, — обрадовалась она, узнав меня, — два дня живу здесь, и еще не видела ни одного знакомого лица. Пойдем к заведующему и попросим, чтобы он поселил тебя в одной комнате со мной. У нас есть свободная кровать.

Комендант охотно согласился, и мои вещи были перенесены в комнату Е. В. Кроме меня и учительницы, в комнате жили еще две женщины. Комната была большая и чистая, но, к своему ужасу, я заметила, что в углу, на потолке, как раз над моей кроватью, висела летучая мышь. Я испугалась и сказала, что буду бояться спать, но Е. В. меня успокоила, объяснив, что как только стемнеет, мышь улетит на охоту и не вернется до утра, а когда вернется, то возможно сядет в другом углу.