Мимикрия в СССР : воспоминания инженера, 1935 - 1942 годы, Ростов на Дону - [29]

— Может быть, неделю, если не будут отрывать на другую работу, и если можно будет скоро достать некоторые приборы.

— Какие приборы?

— Нужно будет снять индикаторную диаграмму нашей паровой машины, а индикатора у нас нет. Потом, насколько я знаю, у нас недостаточно высокая градирня.

— Градирню легко будет поднять.

— Да, но нужно подсчитать, насколько поднять.

— В. А., сделайте это как можно скорей.

— Я вижу, вы "взяли быка за рога". Хотите остаться на мельнице постоянно?

— Скоро приходит из военного лагеря помощник, которого я заменяю, и я боюсь, что меня могут уволить, ведь я временный. Если я ничем себя не проявлю, меня попрут отсюда, это одно, а второе, мне и правда очень интересно заняться реконструкцией мельницы; с первого дня, как я сюда пришел, я увидел — нужна реконструкция. Каждый вечер после работы я занимаюсь дома, подсчитывая оборудование. Рассева все равно нужно заменять, они износились, а все остальное в порядке.

— А как вы проверяете, есть у вас книги?

— У меня есть "Мельничное дело" Кузьмина и там даются все расчеты, я даже разработал новую схему помола на увеличенную производительность, только вот вычертить не смог, у меня нет чертежной доски. Вы обратили внимание, что у нас на мельнице нигде не видно схемы помола? Почти все старые мирошники держат свою схему помола в секрете, даже от своих помощников. Поэтому, когда нужно, скажем временно, выключить какой-либо участок на производстве, обязательно вызывают мирошника днем и ночью, а он приходит и, как колдун, говорит, что делать, не объясняя, почему. Для успешной работы не должно быть секретов на производстве.

— А как относится мирошник к плану реконструкции?

— Он готов сожрать меня живьем, вместе с потрохами. Сорок лет заведует мельницей, все было тихо и спокойно, а теперь я собираюсь это все нарушить. Ему пора на покой… Я недавно попросил его показать мне схему помола, а он ответил: "Она у меня в голове". Брешет, конечно! Я за несколько дней взял да и снял ее сам, потом набросал на бумаге и показал ему, на, мол, полюбуйся, ничего в этом хитрого нет!

Проверка показала, что котел и машина могут принять дополнительную нагрузку, и трест дал распоряжение проводить реконструкцию. Тов. Серб был недоволен:

— Макаронная фабрика увеличивает производительность, мельница увеличивает, а где все это хранить? У нас и так затруднения со складами, все время "давай и давай побольше", а когда дадим побольше, некуда будет вывозить. Так уже бывало!

— Вы не особенно довольны, что взяли Стрючкова?

— Стрючков здесь ни при чем. В тресте давно говорили, что на мельницу нужен молодой и новый начальник. Старым мирошником недовольны.

Как всегда, когда дело касалось увеличения производительности, работа по реконструкции мельницы была объявлена ударной. Т.е. это означало, что с ней нужно будет спешить и работать по вечерам. У нас спросят: сколько нужно времени на работу, а потом трест или наркомат сократят срок, говоря "работайте ударно", проще говоря, таким, как я или Стрючков, у которых время не нормировано, нужно будет работать по вечерам. И я не удивилась, когда Стрючков предложил взять работу по проектированию сдельно.

— Давайте договариваться о сдельщине. Только не ошибиться, запросить за нее столько, чтобы заработать за это время по крайней мере вдвое больше, чем нормальная зарплата. Директор согласится, для него самое главное — сделать быстро.

Я не любила сверхурочную работу, мне интереснее было проводить вечера дома, чем зарабатывать лишние деньги, но в этом году Сережа уезжает на три месяца для обследования пастбищ военно-конных заводов, а Наташу, как всегда, мы отправим на лето к бабушке, так что я согласилась.

*

Нянька Давыдовна очень любит всякого рода собрания и митинги. И, по договору, я обязана отпускать ее каждый раз. Ее собрания бывали по вечерам и о них ей сообщал дворник, который принадлежал к одному с ней профсоюзу.

Сегодня она пришла с собрания возбужденной и немедленно стала рассказывать мне, о чем они там говорили. Я не особенно поощряла рассказов о собраниях, мне и свои собрания порядочно надоели, но следующие ее слова заставили меня прислушаться.

— Сегодня у нас было особенно важное собрание. Вы знаете, — продолжала она, — как много врагов народа было обнаружено в последнее время, так вот на сегодняшнем собрании нам объяснили, как мы, домработницы, можем помочь советской власти бороться с врагами.

— Я не думаю, чтобы вы могли помочь, — сказала я, стараясь подбодрить ее рассказывать дальше, — это только ГПУ может делать.

— Нет, вы не правы, нам сказали, что живя в семье, мы многое можем видеть и слышать, недоступное другим: как хозяева относятся к сов. власти? О чем говорят, когда приходят гости? Если к кому приходит много народа и часто, то стоит прислушиваться, о чем они говорят.

— Ну вот, к нам часто приходят друзья играть в карты, что же в этом подозрительного?

— Это, конечно, самое обыкновенное дело. Да вы ведь и дверей не закрываете, когда у вас гости, и я всегда слышу, о чем вы говорите. А другие ведь всегда закрывают двери, чтобы домработница не слышала, о чем они говорят с гостями, и если они это делают, то тогда-то нам и советовали прислушиваться к разговорам. Если говорят что-либо подозрительное и упоминают фамилии, то нам советовали записывать фамилии на бумажку, чтобы не забыть.