Милый плут - [19]

.

Альберт Карлович уже занес было ногу на подножку экипажа, как от стены флигеля отделились две тени.

— Halt! [4] — произнесла одна тень и двинулась на Факса.

— Wie bitte? [5] — спросил Факс, всматриваясь в приближающуюся фигуру.

— Halt, — повторила тень и подошла ближе. В неясном свете масляного фонаря, прикрепленного к задку коляски, Альберт Карлович узнал фёрста Адольфа фон Готтлиба. Лицо его было спокойно и непроницаемо. Второй тенью, конечно же, являлся его братец Густав.

— Was geht los?[6] — придав голосу удивление, произнес Факс. — Was machen Sie hier?[7] — добавил он, хотя ответ уже был ему заранее известен: братья-фёрсты его стерегут. Просто-напросто. Чтоб не сбежал.

— Ти, верно, плёхо стал понимайт по-немецки, — медленно произнес Адольф. — Тогда скашу тибе по-русски: распакофыфай фещи, ибо ти никуда не едешь. На сей раз тибе не удастся сбешайт.

Альберт Карлович согласно кивнул и быстро перевел взгляд назад. Однако там уже стояла тень Густава. Факс метнул взгляд в сторону улицы, и, о чудо! — увидел там ту же тень младшего фон Готтлиба. В течение нескольких мгновений, куда бы доктор ни переводил свой взгляд, он повсюду натыкался на фигуру второго фёрста. Тот был поистине вездесущ, и о неожиданном побеге нечего было и думать.

— Я и не думал бежать, — примирительно произнес наконец Альберт Карлович, незаметно вздохнув. — Просто хотелось подышать ночным воздухом.

Он снова вздохнул, уже не таясь. Очевидно, все же придется принять участь жениха, а далее и мужа. А может, оно и к лучшему?

Братья молчали.

Молчали они, когда наблюдали, как возница, тихо матерясь, относил вещи Факса обратно в квартиру.

Молчали, когда Альберт Карлович, отпустив извозчика, стоял и смотрел на звезды, холодно мерцающие в вышине, так же, как мерцали в ночи глаза фон Готтлибов.

Молчали, когда Факс понуро поплелся к парадной флигеля, пожелав им спокойной ночи. Ибо у одного из них никакой спокойной ночи не предполагалось: пост возле флигеля университетского дома был едва ли не круглосуточным. До свадьбы оставался месяц, и не факт, что herr Факс не предпримет более попыток сбежать. А ночь, как известно, самое подходящее для этого время…

Весь предсвадебный месяц братья монахи ходили за Альбертом Карловичем как привязанные, то попеременно, то оба вместе. Факс даже как-то привык к ним, и когда не замечал кого-либо из них поблизости, начинал оглядываться и впадал в некоторую тревогу.

Попыток побега он более не предпринимал, кроме дня самого венчания. Оно должно было состояться в четыре пополудни, после чего родня Елагиных и многочисленные гости намеревались отправиться в невестин дом на Покровской для вкушения торжественного свадебного обеда.

В одиннадцатом часу утра, стало быть, Альберт Карлович сообщил невесте, что отправляется попрощаться с друзьями в знак окончания своей холостяцкой жизни. Серафима ничего не имела против, однако Манефа Ильинична, почуяв дезертирские намерения без нескольких часов зятя, быстро вспомнила про ситуацию с барышней Лячковой. Тогда тоже, под предлогом прощания с друзьями, Факс спрятался у одного из приятелей и тем самым расстроил свадьбу. «Как бы не вышло подобное», — вполне справедливо подумала тетушка и решила переговорить с братьями монахами. Те заверили ее, что Факс от них никуда не денется, и исчезли из дома.

Пробило двенадцать, час, два. Ни жениха, ни монахов не было. Тетушка начала уже волноваться, поглядывая на часы, и только без четверти три братья заявились, ведя под белы рученьки Альберта Карловича, полчаса назад изъятого из чулана в квартире университетского механика Голдшмита, где он намеревался высидеть до конца дня, расстроив тем самым венчание и самою свадьбу. Сияя лицом, доктор как ни в чем не бывало приложился к руке тетушки и справился, не пора ли ехать в церковь. В петлице у него благоухал свежий букетик цветов.

Таким образом, венчание состоялось. Потом был свадебный обед, гости хором кричали «Горько!» и славили образование новой семьи, кои, как известно, являются скрепляющей основой обширнейшей российской империи. Молодые вставали, и Серафима, закрыв глаза и алея ушками, вытягивала губы для поцелуя. Целоваться она не умела совершенно. Альберт Карлович коротко прислонял свои губы к губам новоиспеченной супруги, после чего молодые кланялись гостям и усаживались на свое место. Было шумно и весело, и даже братья-монахи пригубили немного вина и разика по два улыбнулись.

После обеда молодых отвели в приготовленные для них покои, и братья фон Готтлибы засобирались в путь. Миссию свою в Казани они считали выполненной, и их дхармы настойчиво просились в дорогу домой.

— Может, все же утром поедете? — пыталась остановить их Манефа Ильинична. — Ну что вы засобирались на ночь-то глядя?

Однако монахи были непреклонны. Быстренько собрав свой нехитрый скарб, они все же решили отправиться в путь именно сейчас.

— Воля ваша, — опечалилась столь быстрым расставанием Манефа Ильинична. — Благодарствуйте за помощь.

Голос у нее прервался, и она смахнула вышитым платочком набежавшую вдруг слезинку.

— Ежели будете у нас, милости просим, — поклонилась она братьям. — Наш дом для вас завсегда открыт.