Милый друг Ариэль - [80]

И далее в том же духе. Наш яд, разбавленный иронией, должен был сойти за ключевую воду. От меня требовались всего две вещи: рассказывать все Франсуа и в конце поставить свою подпись. Заставить меня писать абсолютно невозможно. Мне что взять ручку, что схватить живого омара — все едино, лучше и не пытаться. Возникло только одно препятствие, но немаловажное. Я не помогала торговать ни автомобилями, ни даже истребителями, но зато я работала в фармацевтической лаборатории. Когда влезаешь в такие дела, судебный процесс по обвинению «в колдовстве» не заставляет себя ждать. Избежать этого можно было только одним способом — изобразив эдакую наивную, безобидную девицу, унесенную ветром вместе с другими листьями. По мнению Франсуа, эта роль мне подходила как нельзя лучше. Пресса никогда не оценивала высоко мой интеллект, и обвести газеты вокруг пальца не составляло особого труда: стоит мне разыграть святую простоту, и они обеими руками ухватятся за этот образ. Мало того: как только они сочтут меня недостойной их брани, они тут же бросятся на поиски другой, более завидной добычи. Далеко ходить не надо, взять хоть Александра, Поля и Гарри. У меня возникло только одно возражение:

— Загвоздка в том, что я так и не призналась судье, что сама подала в отставку. Наоборот, я упорно талдычила, что меня уволили без предупреждения. При таких условиях трудно будет утверждать, что мне опротивели мафиозные аферы «Пуату».

Я была права. Но заставить Франсуа свернуть с заданного курса было еще труднее. Он воображал, что с помощью нескольких звонких фраз можно задарма получить весь мир. И отмел мои доводы одним взмахом руки. Три абзаца — и моя непорочность будет доказана как дважды два.

— Ваш внезапный уход нам очень на руку. Он доказывает, что ваши отношения с «Пуату» уже давно дали трещину. И стоило им заполучить согласие Дармона, как они избавились от неудобного свидетеля, который непрерывно возмущался их кознями. Мы распишем, как вы вознегодовали, обнаружив, что в Бенин посылаются просроченные антибиотики под видом гуманитарной помощи и одновременно с целью уйти от налогов. Я ничего не придумал, вы сами мне это рассказали. И вы же говорили мне о кортизоновых мазях для осветления кожи…

Верно, говорила. Но мне очень хотелось для очистки совести действительно ощутить тот праведный гнев, который описывался в нашей книге. Потому что, по правде говоря, ничего такого не было, а люди, работающие в области моды, далеко не дураки.

По просьбе Фабриса и по совету моей матери, которая настаивала на том, что мне необходимо где-то получать зарплату, я вернулась в агентство, приехав из Бретани в Париж. И первым делом, чтобы сразу дать всем понять, что я не собираюсь бить себя в грудь и каяться, выставила за дверь Анику. Не хочу лгать: я никогда не старалась выглядеть праведницей. Я вела себя как отъявленная мерзавка. И правильно поступила: спустя неделю весь наш круг был в курсе события, и каждый знал, что его ждет, если мне насолить. В результате ни один дом высокой моды не занес нас в черный список, однако, если Фабриса по-прежнему всюду приглашали, со мной было кончено. Джанфранко, Жан-Поль, Кристиан и другие больше не проявляли намерения заключить меня в объятия. Мне понадобилось какое-то время, чтобы осознать этот факт, ибо никто не сказал мне этого в лицо. Напротив. Если вспомнить, какую фразу я чаще всего слышала в первые дни, то это звучало так: «Бедняжка моя, из тебя сделали козла отпущения, заставили расплачиваться за других!» В Швейцарии дремали в сейфах мои десять миллионов франков, а меня все жалели. Но одно могу сказать с полной уверенностью: Франция бесконечно презирала свой политический класс. И я, войдя с ним в сношения, неизбежно должна была стать жертвой обмана. А теперь моей книге предстояло изничтожить его. И этого все ждали с нетерпением. Только нужно оговориться: когда я написала «меня жалели», я имела в виду своих приятельниц, но не их боссов. Эти-то объявили мне бойкот. Вскоре я уразумела, что подвергаю опасности наше агентство. И сочла за лучшее исчезнуть, укрыться в четырех стенах и там, дома, терзаться переживаниями, ожидая выхода своего «Милого друга…». Четыре месяца — долгий срок, а мне хотелось сполна насладиться своей местью, пока она не остыла. И я, не откладывая, перешла к следующему этапу. Это как раз оказалось проще простого: достаточно было снять трубку и позвонить главному редактору журнала «Флэш». Он гонялся за мной с самого моего выхода из Флери. Я попросила его приехать ко мне: в редакции меня не должны были видеть. Моя официальная позиция выражалась в одной короткой фразе: я никому ничего не скажу. Это молчание было поставлено мне в заслугу самими печатными органами, такими, как «Монд» и «Фигаро», но отнюдь не помогало найти недостающую сумму для залога в 750 000 франков, который требовалось уплатить в марте. К счастью, «Матч», «Гала», «Экспресс» и «Флэш» просто жаждали вывести меня из этой бедственной ситуации. При том они даже не требовали никаких откровений — всего лишь несколько фотографий плюс заявление, что их у меня украли. Сопротивляться такому искушению было выше моих сил. И для начала боевых действий я выбрала последнее из этих изданий. Чисто случайно.