Милюков - [209]

.

Павел Николаевич был погребен в Экс-ле-Бен. Однако после войны сын Николай организовал перезахоронение на парижском кладбище Батиньоль, на северо-востоке города, где покоилась Анна Сергеевна.

К сожалению, как нередко бывает, после освобождения Франции между наследниками Милюкова — вдовой Ниной Васильевной и сыном от первого брака Николаем — возникли дрязги по поводу имущества, денежных средств и, главное, авторских прав на издание произведений и получение рукописей из архивов.

Основная часть рукописей и других материалов личного архива была вывезена немцами после смерти Милюкова, и следы ее затерялись. Николаю Павловичу удалось обнаружить часть архива в одной из комнат дома в Экс-ле-Бен. Он тайком присвоил ее, а затем передал (или продал) Колумбийскому университету в Нью-Йорке, в архиве которого она ныне хранится. Остальные материалы остались у Н. В. Милюковой. Через некоторое время она передала их душеприказчику Павла Николаевича Б. И. Элькину, а тот, в свою очередь, депонировал их в архивах — в Колумбийском университете (Нью-Йорк) и Гуверовском институте войны, революции и мира (Пало-Альто, Калифорния). Однако Нина Васильевна оставила часть документов у себя, и после ее смерти в 1959 году они исчезли — скорее всего, были просто выброшены^{994}. Николай Павлович Милюков скончался двумя годами раньше.

Основная же часть архива Павла Николаевича, который прекрасно знал ему цену, сохранилась в первую очередь благодаря его собственным усилиям — документы исправно отсылались в Русский заграничный исторический архив (Прага) и ныне находятся в архивохранилищах Москвы.

Вместе с огромным числом публикаций Милюкова, воспоминаниями — его и о нем — эти документы остаются бесценным сокровищем российской истории и будут служить нынешнему поколению и потомкам добротным и фундаментальным источником для изучения сложнейшей и многообразной действительности.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Павел Николаевич Милюков был интеллигентом в полном смысле слова, представителем того последнего поколения российской интеллигенции, которое сочетало разностороннюю эрудицию, глубокие познания в профессии с безупречной репутацией. В следующих поколениях на смену интеллигенции в этом разностороннем, почти всеобъемлющем смысле пришли образованные (или не очень) специалисты, среди которых быть «интеллигентом» подчас считалось чуть ли не зазорным.

Уже в зрелые годы Павел Николаевич постепенно, но радикально изменил характер своей деятельности, отказавшись от научной карьеры, к которой поначалу тяготел. Исторический опыт России, который он глубоко изучал и стремился применить к современным реалиям, и жизненные, преподавательские, научные, общественные коллизии превратили его в общепризнанного руководителя либерального лагеря России начала XX века. Именно он во время революции 1905–1907 годов стал идеологом и лидером тех умеренно демократических сил, которые ориентировались на постепенное и мирное преобразование России. В определенной степени его деятельность вкупе с усилиями других политиков привела к успеху — в России появились элементы конституционной монархии, которые смогли, вопреки стремлениям царского двора и значительной части представителей исполнительной власти, сохраниться на протяжении следующего десятилетия, даже в условиях Первой мировой войны.

Однако они не выдержали испытания революцией 1917 года. Сам Милюков стал постепенно терять влияние даже в собственной партии. Марк Алданов полагал, что если бы Павел Николаевич «оказался англичанином, он был бы премьером в течение десятилетий и, может быть, лучшего премьера для Англии нельзя было бы себе представить»^{995}. В условиях же бурных революционных потрясений ему не нашлось должного места в общественно-политической жизни России.

Идея конституционно-демократического развития России рухнула под ударами рабоче-крестьянско-солдатской стихии, которую умело использовала партия большевиков, придя к власти в октябре 1917 года.

В эмиграции на протяжении последней четверти века жизни Милюков, фактически отойдя от активной политической деятельности, анализировал драматическое, а временами трагическое развитие событий в мире и на родине, в ряде случаев вдумчиво, но подчас поверхностно, подчиняя свои суждения заранее сконструированной схеме, в основе которой лежали патриотические чувства. В угоду им он в 1930-х годах отказался от критики сталинского единовластия и даже оценивал Большой террор в СССР как мероприятия по ликвидации нацистской «пятой колонны». Отказавшись в начале 1920-х годов от устаревших, по его мнению, представлений, в частности от курса на свержение большевистской власти вооруженным путем, рассчитывая на постепенную эволюцию советской системы в сторону демократизации, в следующее десятилетие он признал легитимным единовластие Сталина. В годы Второй мировой войны Милюков был полностью на стороне антифашистских сил и внимательно следил за героической борьбой своего народа. Так что «догматиком либерализма», как его называют некоторые авторы, Павел Николаевич ни в коем случае не являлся.

А. В. Тыркова-Вильямс отмечала: «Сам Милюков не был ни сентиментальным, ни восторженным. Это был холодный, рассудочный человек. Но чужой энтузиазм, если он к нему самому относился, его подкупал. Льстецам, хвалителям он порой поддавался»