Милюков - [208]

.

Правда, Милюков послал статью в «Новый журнал», но в условиях войны рукопись пропала в дороге. Исследователь Е. П. Нильсен пишет: «…редакторы потом благодарили своего Бога. Если бы она дошла, редакторы не могли бы не напечатать эту рукопись ввиду громкого имени автора»^{988}.

Р. Гуль, в свою очередь, отметил: «Для зарубежных русских демократов и социалистов-антибольшевиков статья Милюкова оказалась «атомной бомбой» по своей неожиданности и по разрушительности прежней идеологии»^{989}. Это суждение, правда, относилось лишь к тем эмигрантам, которые не знали предыдущих просоветских выступлений Милюкова и по-прежнему видели в нем ортодоксального антикоммуниста. Крикливый и поверхностный Гуль рассыпал проклятия Милюкову, который, по его словам, «подкинул» Петру Великому Сталина — «разбойника с Коджармского шоссе и грабителя Тифлисского государственного банка». Единственное, что он смог определить более или менее верно, — то, что Милюков «мыслил всегда в категориях государственности, причем российская великодержавность всегда была целью его политической деятельности».

В статье Милюков признавал: «Когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней. Знаю, что это признание близко к учению Лойолы. Но… что поделаешь?» Автор пытался применить всё свое полемическое, публицистическое искусство, чтобы доказать, что события октября 1917 года были истинной революцией, поскольку в корне изменили старый социальный строй и политическую структуру, оборвав моральную традицию и посягнув на старую народную веру. Милюков призывал видеть не только разрушительную сторону, но и творческие достижения большевистской власти. Затем он переходил к главному: «Россия давно перестала быть Россией Ленина, и было бы чересчур наивно утверждать, что к этому сводится ВСЯ «государственная мудрость» диктатора. Едва успел умереть Ленин, как Сталин поспешил освободить свои руки от капитальнейшего ленинского тезиса — о необходимости мировой революции. Он объявил, что в России социализм может быть введен и без ее помощи. Это был первый и радикальнейший шаг в направлении дальнейшей эволюции. Диктатор, правда, прикрыл свою ересь именем Ленина. Но он не был первым политиком, который скрыл свое нововведение под старым именем, освященным традицией».

Автор не соглашался с утверждением Вишняка о противоположности власти и народа: «В действительности этот народ в худом и в хорошем связан со своим режимом. Огромное большинство народа другого режима не знает. Представители и свидетели старого порядка доживают свои дни на чужбине. Народ не только принял советский режим как факт, он примирился с его недостатками и оценил его преимущества. Советские люди создали громадную промышленность и военную индустрию, они поставили на рельсы нужный для этого производства аппарат управления. Упорство советского солдата коренится не только в том, что он идет на смерть с голой грудью, но и в том, что он равен своему противнику в техническом знании, вооружении и не менее его развит профессионально».

Всё это были верные суждения, хотя, выдвигая на первый план одни факты, автор пренебрегал другими — сохранением и усилением в годы войны диктаторского режима, жертвовавшего миллионами жизней советских граждан, воевавшего не умением, а числом. Он совершенно умозрительно писал о «гордости народа режимом».

Эта статья стала последним завершенным текстом, вышедшим из-под пера Милюкова. Как полагал М. В. Вишняк, статья оказала некоторое влияние на настроения русской эмиграции, на ее поворот к примирению с советской властью и возврату на родину^{990}.

А. Ф. Керенский с полным основанием писал: «Вся тактика П. Н. Милюкова с начала этой войны была продиктована ему его горьким опытом политика и историка: Россия — географический стержень истории — должна существовать в мощи и силе, кто бы и как бы ею ни правил»^{991}.

Павел Николаевич Милюков скончался 31 марта 1943 года. В тот день он работал над воспоминаниями, о чем свидетельствует пометка Н. В. Милюковой на последней странице этой рукописи: «Последние записи 31-го марта 43 года утром»^{992}. Во второй половине дня случился сердечный приступ, оборвавший его жизнь.

Единственным изданием, непосредственно откликнувшимся на печальную весть, был русскоязычный «Новый журнал», выходивший в Нью-Йорке. В нем появился ряд статей, нечто среднее между некрологами и воспоминаниями. В следующие годы этот журнал неизменно публиковал материалы, связанные с Милюковым, включая отрывок из его неизданного труда. В прошлом страстный оппонент Милюкова Керенский, узнав о его кончине, писал:

«Всем своим нутром русский человек, он в своем сознании был убежденным и непреклонным западником. Почти всеобъемлющая культура П. Н. Милюкова давала ему право на одно из первых мест среди ученых и среди политических деятелей Европы. Это место, несомненно, было бы за ним признано, если бы не случилось русской катастрофы. Большой редкий русский человек ушел почти незамеченным западным общественным мнением…

Одиночество России в мире продолжается. И чем безнадежней это одиночество, тем дружнее должны мы сомкнуться вокруг памяти одного из тех, без кого не было бы той России, которой мы преданы и которой гордимся»