Милосердие смерти - [83]
Теща же всегда говорила об Иване Юрьевиче с некоторой брезгливостью и нескрываемым презрением. Периодически напоминала ему о его алкогольной зависимости и потаскушном характере. Эдита рассказывала мне, что папаша ее под влиянием алкоголя начинал гонять свою супругу, матеря и проклиная тот день и час, когда встретил и ее, и Петра Исааковича, когда продал свою душу и всю жизнь золотой Мамоне.
А первого зятя Софья Петровна очень сильно любила и уважала. Она и сейчас поддерживала с Иосифом прекрасные отношения. Тем более что первый внук жил с отцом. Соответственно, надо понимать, какие чувства при этом она испытывала ко мне. Но перед лицом надвигающейся катастрофы все казалось несущественным. Семейные скелеты, бывшие мужья и бывшие жены, ссоры и примирения – все было просто детскими забавами, по сравнению с предстоящими испытаниями.
Все неслось в пропасть. Но мир пребывал в блаженном неведении надвигающегося конца.
Трамп вещал с экрана телевизора о неотвратимом возмездии, которое обрушится в ближайшие часы на головы сторонников Асада и всех тех, кто встанет на защиту этого злодея. Корабли коалиции выстроились в боевые порядки и в любую минуты были готовы нанести ракетные удары. Воздушные ракетоносцы и бомбардировщики барражировали воздушное пространство над Сирией и Ливаном. Русские дипломаты грозили, что если хоть один русский пострадает в результате предстоящих атак, то Запад получит в ответ страшный удар. Все неудержимо неслось в пропасть. Ночью я так и не заснул – впадал в полудрему и тут же просыпался. Карусель мыслей обо всем сразу: Генрих, родители, старшие дети, болезнь супруги, война, атомные грибы над Европой…
Мир пребывал в блаженном неведении надвигающегося конца света. А Всадник апокалипсиса, закутанный в черный плащ, с балахоном, закрывающим голову, уже мчался на своем страшном черном коне с горящими красными глазами и был готов уничтожить человечество.
Перед выходом из дома я прижался губами к щечкам моего спящего ангелочка, и опять в голове пронеслась страшная мысль – вдруг в последний раз…
Четыре утра. Небо еще темное, но вот-вот начнет светать. Изумительная тишина, нежное дыхание ветерка. Чистая, аккуратно-сказочная улочка с домиками-игрушками. Господи, неужели это все может сгореть в огне ядерных взрывов? Мои тревога и глубочайшая тоска так не гармонировали с этой утренней идиллией, а от бессилия и страха потерять самое дорогое и самое беззащитное существо на свете, моего сына, мне хотелось выть. Я не боялся смерти уже давно. Я не боялся за взрослых детей и остальных родственников. Но мой сынок, ангелочек, за что ему это? Утешало лишь одно: смерть от ядерных ударов будет мгновенной и вряд ли кто-нибудь будет страдать.
А ветерок был нежным, а птичий, утренний хор веселым и радостным. Но не лететь я не мог. Если будет война – погибнут все. И лучше мне быть далеко и не видеть страдания моих близких. Я, прошедший несколько войн, еще ни разу не ощущал такую высочайшую степень опасности, как сейчас. Может, жизнь в спокойной и благополучной Германии и отсутствие ежедневного стресса сделали меня более уязвимым и чувствительным.
«Неужели мизантропы и сатанизм победили? – думал я. – Кто они, эти идиоты, чьи ручонки тянутся к красным кнопкам? Нет, это только страшилки, ну не решится никто взорвать мир. Я надеюсь…»
Подошла машина. Мой водитель Фридрих был спокоен, в прекрасном настроении. Он со смехом отверг все мои мысли о возможной мировой войне. Блаженны незнающие, ибо ничто не омрачает путь их во мраке… Больше темы войны мы не касались.
Я дремал всю дорогу до Дюссельдорфа. В самолете я сразу же провалился в сон и не просыпался до самого Стамбула. В Стамбуле я был несколько раз. Последний раз мое посещение Стамбула было связанно с транспортировкой тяжелого обожженного турецкого рабочего, пострадавшего при взрыве на стройке завода в Екатеринбурге. Пострадавший был в коме, на искусственной вентиляции легких, но мы отлично справились с задачей и передали его турецким коллегам без ухудшения за время транспортировки. Ровно десять лет прошло, а было как будто вчера.
Я прошел несколько войн, но еще ни разу не ощущал такую степень опасности.
Время до рейса в Тбилиси было очень мало. Благо я был без багажа – бежать пришлось в хорошем темпе, и я успел как раз к началу посадки. За то время, пока бежал и стоял в очереди на посадку, успел посмотреть на айфоне новости. Война пока не начиналась, но поток взаимных угроз не прекращался. Полет до Тбилиси проходил недалеко от границы с Сирией. Так что если что, то «грибы» будут хорошо видны.
В аэропорту Тбилиси меня встречали Этери со старшим братом Шалвой. Через пятнадцать минут мы уже были в реанимации. Абсолютно новый, месяц назад открывшийся госпиталь был еще неуютным и необжитым. Но был один несомненный плюс – в нем не было внутрибольничной инфекции. Заведующий реанимацией и заведующий нейрохирургией явно по старой советской привычке с трудом скрывали раздражение и всем своим видом показывали абсолютное нежелание к сотрудничеству. Такое поведение было присуще амбициозным и дрожащим за свой авторитет врачам и всегда показывало степень неумности. Я давно отвык в Германии от такого арогантного стиля коллегиального общения.
