Милосердие смерти - [11]

Шрифт
Интервал

Мы успели на восьмичасовую электричку. Было странно наблюдать за нашей веселой компашкой. Высокий, под метр девяносто, худой, как жердь, с шапкой кудрявых волос, в куртке с торчащим из-под нее белым халатом – это был я. Марья, в больничном ватном халате, резиновых полусапожках и в пуховой шали, похожая на бочонок, и Анна, в мужской зимней шапке, в старой шинели без погон, с лицом вертухая. Плюс носилки, чемодан с красным крестом на крышке, простыни и одеяла, свернутые узлом. Короче, дурдом на железнодорожной прогулке. Доехали мы до родной больницы к двум часам ночи, все сдали, и нас наконец-то развезли на «Волге» главного врача по домам.

Ни на красоту пейзажей в иллюминаторе, ни на летчиков-вертолетчиков я тогда не обратил никакого внимания. Вот и романтика первого вертолетного полета, из которого я вынес только ужас и страх за жизнь детей, неудобность позы и ощущение затекших рук и ног.

Всю дорогу обратно внутри меня звучала русская народная, врачебно-хороводная песня:

И крепок их могильный сон;
Не слышен им вечерний звон.
Лежать и мне в земле сырой!
Напев унывный надо мной
В долине ветер разнесет;
Другой певец по ней пройдет,
И уж не я, а будет он
В раздумье петь вечерний звон!
БОМ, БОМ, БОМ…
II

Была мерзкая, противная погода. Мороз градусов под двадцать девять и пронизывающий ветер, бросающий в лицо снег, перемешанный с угольной пылью. От такого коктейля не спасают ни армейский полушубок, ни унты, ни шапка с опущенными ушами. Нудная, выматывающая зима, катастрофическое недосыпание и нервы, взвинченные до предела. И тут еще очередное задание – лететь по санавиации в проклятый маленький шахтерский городок, расположенный глубоко в тайге, спасать коллегу, заведующего травматологией. Парень он был неплохой, и не дурак, и не глухой, а только в последнее время изрядно увлекшийся алкоголем. Частая болезнь в наших забытых Богом местах не только шахтеров, но и интеллигенции. Проведя много лет в глуши с населением, составляющим лучшую часть передового пролетариата, надо было обладать недюжинным оптимизмом, чтобы не спиться или не сойти с ума. Правда, именно в этих местах я чаще всего встречал чудаковатых учителей, судей, врачей. Нет, они не пили горькую – наоборот, они были странно тихи и имели увлечения, которые проявлялись у них после лет таки десяти-пятнадцати, проведенных в окружении тайги, шахт и «зон» (отнюдь не сталкеровских, а лагерей для заключенных). Кто-то начинал изучать санскрит, кто-то вязать макраме, кто-то изобретать вечный двигатель, а кто-то просто искать контактов с Космосом. И делали они все это серьезно при одобрении и великом уважении окружающих. Но только немногие из нас понимали, что у людей тихо начинала «ехать крыша». И было это крайне неблагоприятным прогностическим признаком, ибо следующая фаза была неминуема: петля, выпрыгивание с пятого этажа, вскрытие вен, бросание под поезд, передозировка клофелина, несчастный случай при перезарядке охотничьей двустволки…

Проведя много лет в глуши с населением, составляющим лучшую часть передового пролетариата, надо было обладать недюжинным оптимизмом, чтобы не спиться или не сойти с ума.

Но наш герой был не из таких. Он нашел выход в снятии накопившейся многолетней депрессии алкоголем. И вот в один из запоев его хватил инсульт. На местном уровне разобраться в диагнозе и в тактике лечения никто не мог, а посему решили послать специалистов из областного нейрохирургического центра. Так что на спасение коллеги полетел я – заведующий нейрореанимацией и один из наших ведущих нейрохирургов Саша Микрюков. Он был большим энтузиастом – облетел и объездил весь наш громадный край, спасая ударенных и стрелянных в голову, с поломанными позвоночниками и прочих несчастных с поражениями центральной и периферической нервной системы. В нашей областной больнице над ним шутили: «крутит дырки Микрюков, прибавляет дураков».

Полетели вдвоем. Нейрохирургический и реанимационный полевые наборы в руки – и вперед, в аэропорт. Вылетели на «Ми-2». Салон комфортный, кошма и шубы на полу, носилок нет. Стемнело рано – сибирский день зимой короткий. Вертолетчики были, как и мы, усталы и серьезны. Да и летели мы вдоль железнодорожной линии, в таком грохоте особо не поболтаешь. Тут я вспомнил книжку Водопьянова о перелетах в тридцатые годы, где самыми лучшими навигационными ориентирами служили железные дороги. Видно, не так уж много изменилось за прошедшие шестьдесят пять лет советской власти. Бесконечная тайга, бесконечная ветка железной дороги, бесконечная тоска. А в этой тайге нас ждал наш коллега, отпахавший в этой проклятой тьмутаракани тысячу лет и получивший в награду алкоголизм и инсульт. И дай бог, чтобы это закончилось, в лучшем случае, смертью и почетными похоронами, рыданиями всего городка, бурными поминками и сбором денег оставшейся вдове (учительнице начальных классов) и двум девочкам, двенадцати и шестнадцати лет. В этом случае похороны и поминки были бы для семьи бесплатны, а денег, собранных на волне героического порыва, могло бы хватить на первые несколько месяцев. В случае же крайнем, а именно выживания, парень оставался бы глубоким инвалидом, парализованным и забытым всеми через месяц-два, а семью бы ждала неизбежная нищета. Но нам надо было думать не об этом. Наша задача проста – спасти жизнь, и никаких мыслей о будущей судьбе спасенного. В противном случае тебя ждет увлечение макраме, изучение санскрита, поиски истины в вечном космосе и далее по известному сценарию. А у меня у самого двое детей, да у Сашки тоже.


Рекомендуем почитать
Кампанелла

Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".


Об искусстве. Том 2 (Русское советское искусство)

Второй том настоящего издания посвящен дореволюционному русскому и советскому, главным образом изобразительному, искусству. Статьи содержат характеристику художественных течений и объединений, творчества многих художников первой трети XX века, описание и критическую оценку их произведений. В книге освещаются также принципы политики Советской власти в области социалистической культуры, одним из активных создателей которой был А. В. Луначарский.


Василий Алексеевич Маклаков. Политик, юрист, человек

Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Я хирург. Интересно о медицине от врача, который уехал подальше от мегаполиса

Эта книга стала продолжением единственного русскоязычного подкаста, в котором хирург рассказывает о самых интересных случаях из практики. Среди его пациентов — молодой парень, получивший сильнейшее обморожение, женщина, чуть не покончившая с собой из-за несчастной любви, мужчина, доставленный с острым перитонитом, девушка, пострадавшая в страшной аварии. Вы узнаете, что случается во время ночных дежурств, как выглядит внутренняя жизнь больницы и многое другое о работе хирургического отделения.


Вирусолог: цена ошибки

Любая рутинная работа может обернуться аварией, если ты вирусолог. Обезьяна, изловчившаяся укусить сквозь прутья клетки, капля, сорвавшаяся с кончика пипетки, нечаянно опрокинутая емкость с исследуемым веществом, слишком длинная игла шприца, пронзившая мышцу подопытного животного насквозь и вошедшая в руку. Что угодно может пойти не так, поэтому все, на что может надеяться вирусолог, – это собственные опыт и навыки, но даже они не всегда спасают. И на срезе иглы шприца тысячи летальных доз… Алексей – опытный исследователь-инфекционист, изучающий наводящий ужас вируса Эбола, и в инфекционном виварии его поцарапал зараженный кролик.