Милорадович - [9]
Данное положение известно всем историкам, и никто из них почему-то никогда не пытался его опровергнуть, механически перенося из книги в книгу. Вот что утверждает наш современник, серьезный исторический писатель: «Принципы формирования Измайловского полка вполне укладываются в прекрасно знакомую историкам традицию деспотических режимов — создание военно-политической опоры на иностранцев»[80].
Но если взять «Список чинам лейб-гвардии Измайловского полка в важнейшие эпохи его существования»[81] и посмотреть записи, относящиеся ко дню основания полка (22 сентября 1730 года), то узнаем, что полковником в нем был граф Карл Густав Левенвольде, подполковником — шотландец Джеймс Кейт, а кроме майоров Иосифа Гампфа и Густава фон Бирона находим еще Ивана Шилова. Дальше — больше. Капитанами служили Дмитрий Чернцов и Иван Толстой. Капитаны прусской службы фон Тетау и Гордан, а также Штегентиен, барон Бауер, Латур, Лаврентий де Лакруа и Лефорт — не все выходцы из Остзейского края. Если же брать капитан-поручиков, они все великороссы: князья Крапоткин, Друцкой и Волконский, а также дворяне Гурьев, Павлов, Кологривов, Дмитриев, Ильин, Данилов, Дурнов и Рославлев. Исключение составил только Кранман. Командиры рот и субалтерн-офицеры, то есть те, кто непосредственно общался с солдатами и имел на них наибольшее влияние, тоже были русскими.
Вот так разрушается легенда об «остзейском» полку… Теперь обратимся еще к одному общему заблуждению — утверждению, что в гвардии царили самые аристократические, великосветские нравы.
Известный издатель и литератор Фаддей Венедиктович Булгарин, в начале XIX века служивший в Уланском Цесаревича и Великого Князя Константина Павловича полку, вспоминал: «В Кавалергардском, Преображенском и Семеновском полках был особый тон и дух. Этот корпус офицеров составлял, так сказать, постоянную фалангу высшего общества, непременных танцоров, между тем как офицеры других полков навещали общество только по временам, наездами. В этих трех полках господствовали придворные обычаи, и общий язык был французский, когда, напротив, в других полках, между удалой молодежью, хотя и знавшей французский язык, почиталось неприличием говорить между собою иначе, как по-русски… Конногвардейский полк был, так сказать, нейтральным, соблюдая смешанные обычаи; но лейб-гусары, измайловцы и лейб-егеря следовали, по большей части, господствующему духу удальства и жили по-армейски»[82].
К тому же времени относятся воспоминания конногвардейского офицера Мирковича, в будущем — генерала от кавалерии: «Только в двух полках, Преображенском и Семеновском, было тогда более порядочное общество офицеров… Общество офицеров остальных полков было посредственное, так что в общественном мнении армейские артиллерийские офицеры стояли выше гвардейских пехотных. В кавалерии отличались обществом офицеров только кавалергарды и лейб-гусары, куда поступала вся знатная и богатая молодежь. Кроме упомянутых четырех полков, офицерский состав представлял сборище молодых людей, малообразованных и чуждых столичных обществ»[83].
Можно возразить, что такое положение вещей наблюдалось в армии спустя два десятилетия после описываемых событий, когда и гвардия существенно увеличилась по количеству полков, но сомнительно, чтобы за это время Измайловские офицеры столь «опростились». Наоборот, именно в конце галантного восемнадцатого столетия русское дворянство, к которому принадлежало и все гвардейское офицерство, старалось забыть грубые патриархальные привычки своих предков, спешно приобретая светский лоск и изысканные манеры… Так что Измайловский полк, несмотря на свою принадлежность к старой гвардии, все же был полком несколько иным, нежели Преображенский и Семеновский. Хотя, как можно понять из вышеприведенных воспоминаний Булгарина, и здесь встречались свои аристократы.
«Возвратясь в Россию, Михаил Милорадович имел большой успех в обществе в качестве красивого, ловкого танцора и веселого и остроумного собеседника. Общество наше тогда было очень нетребовательно. Да если припомним Онегина, то и в позднейшие времена у нас:
следовательно, понятно, что милое невежество молодого графа нисколько не помешало ему в свете»[85].
Если учесть, что идет речь о юном гвардейском прапорщике — этот первый офицерский чин Михаил получил 4 апреля 1787 года, — которому, как начинающему офицеру, следовало бы денно и нощно постигать азы службы, то характеристика звучит более нежели оригинально. Но вряд ли автор очерка особо погрешил против истины — свидетельством тому может быть следующий исторический анекдот: «Служа в Измайловском полку прапорщиком, Милорадович услышал, что одного из товарищей его называют лучшим танцором. Милорадович сказался больным, заперся в своей комнате, нанял первого балетмейстера того времени и не выезжал со двора, пока не превзошел в танцах своего соперника»
