Миллион с Канатной - [18]

Зайхер Фонарь тоже узнал Володю, он встал из-за своего столика и подошел к нему.

— Наше вам здрасьте с кисточкой! — Зайхер был маленький, тучный и говорил все время церемонно, но как бы посмеиваясь. — Позвольте пригласить вас к нам? Разговор есть, — глаза его, тем не менее, были серьезны.

В другое время Володя отказался бы — какой разговор мог быть у него с вором? Но скука и одиночество настолько съедали его, что он молча встал и, сам не понимая, что делает, пошел к его столику.

— Позвольте угостить вас шампанским? — все так же, улыбаясь одними губами, Зайхер стал наливать бокал. Володя буркнул сквозь зубы:

— Благодарю!

Конечно он должен был отказаться, но вдруг оказалось, что это было выше его сил: он так давно не пил шампан­ского!

— Позвольте представить моего спутника — Валька Карась, — Фонарь небрежно, кивком, указал на парня, который явно чувствовал себя не в своей тарелке. — Вот, привел учить уму-разуму. Публика здесь подходящая.

— Марвихер? — прищурился Володя, демонстрируя отличное знакомство с криминальным миром.

— Щипач! — согласился Зайхер. — Та да — будет первоклассный щипач. Я теперь щипачей тренирую. Подработка, знаете ли.

— В каком смысле? — удивился поневоле Сосновский.

— Да на Молдаванке учим молодежь работать, — сказал Фонарь как само собой разумеющееся, — мы, опытные воры. Выживать как-то надо, — он снова улыбнулся одними губами.

— Да, — Володя усмехнулся, — публика здесь хорошая. Не боитесь, что я вас выдам?

— Нет, господин Сосновский, — покачал головой Зайхер, — я ведь все про вас знаю. Навел справки. Ваши вас не любят, уж простите за каламбур.

— Для вора вы говорите очень грамотно! — посерьезнел Володя.

— А я из образованных. — улыбнулся Фонарь. — Когда-то был учителем в гимназии для мальчиков. Позвольте представиться: Соломон Лейбович Кацман, преподаватель латыни и древнегреческого.

— Быть того не может! — искренне удивился Володя. — Как же вы, образованный человек, попали к ворам?

— А, это длинная история! — Фонарь махнул рукой. — Не будем портить шампанское грустным рассказом. Жизнь крутится, как колесо. Вот и вы, князь, даете уроки французского... Я ведь сказал, что навел справки.

— Зачем это? — насторожился Сосновский.

— Так, Карась, иди-ка ты погуляй! — вдруг резко проговорил Зайхер, повернувшись к пареньку. — Попрактикуйся в мужском туалете, да так, чтоб шкуру не спустили. И смотри мне, сделаешь холоймес — вырву гланды из ушей да вставлю палочки! Бикицер, халамидник!

Резко вскочив из-за стола, как чертик из коробочки, Валька Карась рванул в толпу. В этот час в кабаре всегда было многолюдно.

— Я ведь ради вас, господин Сосновский, сюда пришел, — тихо сказал, прищурившись, Зайхер, — знал, что вы сюда ходите. И знаю, что вы уважали Мишу. Его все уважали, но вы — особенно. Умный человек, писатель. Наши вас всегда держали по понятиям. И людей от еврейского погрома спасали. Видите, за многое о вас знаю.

— Зачем вам это? — Володя отчетливо ощутил укол тревоги. Люди из мира, который представлял Зайхер Фонарь, ничего не делали просто так и не заводили серьезных разговоров, не преследуя особых целей.

— Ну так я хочу, чтобы вы разобрались в одной истории. Странной истории. Мне самому не под силу, — вздохнул Зайхер, — а разобраться очень хочется. А вы человек нейтральный. Вы не из нашего мира, но про нас многое знаете. Может, в чем и поможете.

— Да что произошло? — еще больше насторожился Володя.

— Еще не произошло. Произойдет. И когда произойдет, весь город на уши встанет!

— Да вы можете говорить толком? — рассердился Сосновский.

— Так я и говорю. Получил я одну депешу. Странную депешу. Разобраться бы надо. С фронта. Маякнул мне один человек, который в свое время на фронт с Мишей отправился, о том, что...

В этот момент Фонарь увидел Карася, который отчаянно жестикулировал ему, стоя в дверном проеме.

— Это шо еще за химины куры? — перебивая сам себя, удивился он. — Это шо за меня?

Словно в ответ на его слова Карась замахал руками еще отчаянней.

— Дурной куренок нам всем гембель приклеет до тухеса! Надо засмотреть... — и Фонарь встал с места.

— Подождите! — попытался остановить его Володя. — Что в этой депеше было написано? О чем?

— Та обождите, господин Сосновский! Не скворчите зубами, бо юшка простынет! — Зайхер Фонарь снова превратился в вора. — Дождитесь — и намотаете мой язык на свои уши. Щас!

И он исчез на зов Карася. Володя, опасаясь, как бы официант не заставил его платить за шампанское, быстро пересел за свой столик, но не спускал глаз с пустого стола Зайхера. Время шло. На сцене вместо блондинки появился фокусник. Он вручил дамам, сидящим поближе, бумажные цветы. Публика зааплоди­ровала.

Сосновский стал нервничать. Было понятно, что Зайхер встревожен. Что-то мучило его. И это явно было связано с криминальным миром — он подчерк­нул, что Володя хорошо в нем разбирался. Сосновского уважал Японец. Но о чем же Фонарь хотел поговорить?

Прошло полчаса. Ни Зайхер, ни Карась не возвращались. Не могло ли это быть дешевым разводом, чтобы спихнуть на него, Володю, доплату за дорогое шампанское? Но Сосновский так не думал. Он вдруг стал испытывать сильное чувство тревоги, которое грызло его, не давало сидеть на месте, словно жгло изнутри.