Миллиарды и миллиарды: Размышления о жизни и смерти на рубеже тысячелетий - [77]

В своих статьях я пытался показать, как мы близки к животным, как жестоко причинять им боль и какое нравственное падение убивать их, скажем, ради изготовления помады. В то же время, как сказал доктор Томас в речи при вручении Нобелевской премии: «Трансплантация костного мозга не получила бы применения в медицинской практике, не будь экспериментов на животных, сначала на инбредных грызунах, затем на аутбредных видах, прежде всего собаках». Меня по-прежнему очень беспокоит этот момент. Сейчас меня бы уже не было на свете, если бы не подопытные животные.

Итак, жизнь пришла в норму. Мы с Энни и всей семьей вернулись в свой дом в Итаке (штат Нью-Йорк). Я завершил несколько исследовательских проектов и окончательную правку своей книги «Мир, полный демонов: Наука – как свеча во тьме»[48]. Мы встретились с Бобом Земекисом, режиссером фильма «Контакт», снятого кинокомпанией Warner Brothers по моему роману, в котором мы с Энни выступили сценаристами и сопродюсерами. Начаты переговоры по новым телевизионным и кинопроектам. Я принял участие в начальных этапах подготовки свидания космического аппарата «Галилео» с Юпитером.

Но главный усвоенный мной урок заключался в том, что будущее непредсказуемо. Как познал на собственной шкуре Уильям Джон Роджерс, бодро подписывающий открытку на свежем ветру Атлантики, даже ближайшее будущее ни единым намеком нам не откроется. Я уже несколько месяцев провел дома – у меня начали отрастать волосы, нормализовался вес, как и содержание красных и белых кровяных телец, и я чувствовал себя просто великолепно, – как вдруг рутинный анализ крови выбил у меня почву из-под ног.

«Боюсь, у меня для вас плохие новости», – сказал врач. В моем костном мозге обнаружилась новая популяция опасных быстро делящихся клеток. Через два дня вся семья вновь была в Сиэтле. Я пишу эту главу на больничной койке в «Хатче». Новая экспериментальная процедура показала, что в этих аномальных клетках отсутствует энзим, который сделал бы их неуязвимыми для двух стандартных химиотерапевтических веществ, прежде мне не назначавшихся. После одного цикла их приема в моем костном мозге не осталось аномальных клеток. Чтобы покончить с самыми упорными (они могут быть малочисленными, но особенно быстро растущими), пришлось пройти еще два курса химиотерапии, после чего я вновь заправился клетками сестры. Казалось, я вновь получил верный шанс на полное излечение.

Мы все порой приходим в полное отчаяние из-за деструктивности и близорукости человеческого вида. Я, бесспорно, внес в это свою лепту (обоснованно, в этом я по-прежнему убежден). Но болезнь помогла мне узнать о выдающемся сообществе служителей добра, которому посвятили свои жизни люди, мне помогавшие.

В национальном реестре добровольных доноров костного мозга зарегистрировано более 2 млн американцев. Все они готовы пройти малоприятную процедуру забора костного мозга ради блага совершеннейшего незнакомца. Еще многие миллионы человек сдают кровь американскому отделению Красного Креста и другим профильным организациям абсолютно бесплатно, не получая и пяти долларов, чтобы спасти чужую жизнь.

Ученые и лаборанты трудятся долгие годы – при туманных шансах и полном отсутствии гарантий успеха, зачастую за маленькие деньги. У них много мотивов, в том числе надежда помочь другим, исцелить болезнь, одолеть смерть. Когда вокруг столько цинизма, огромное облегчение видеть, каким упорным бывает добро.

Пять тысяч человек молились за меня на пасхальной службе в кафедральном соборе св. Иоанна Евангелиста в Нью-Йорке, самой большой церкви христианского мира. Индуистский жрец рассказал о большом ночном богослужении на берегу Ганга, посвященном мне. Имам Северной Америки молится о моем исцелении. Многие христиане и иудеи писали мне о том же. Я так не думаю, но, если бы бог существовал, все эти молитвы изменили бы его планы на мой счет. Нет таких слов, которыми можно было бы выразить мою признательность всем – включая многих, с кем даже не знаком, – кто поддерживал меня во время болезни.

Многие из них спрашивали меня, как можно смотреть в лицо смерти без веры в загробную жизнь. Могу лишь сказать, что для меня это не проблема. За вычетом пассажа насчет «слабых душ» я разделяю точку зрения своего героя Альберта Эйнштейна:

«Я не могу представить Бога, который награждает и наказывает свои творения или имеет волю, подобную нашей. Я не могу и не хочу представить себе человека, пережившего свою физическую смерть; пусть слабые души из страха или абсурдного эгоизма лелеют подобные мысли. Для меня достаточно тайны бесконечности жизни и проблеска удивительной структуры реального мира вкупе с самоотверженным стремлением постичь частицу, пусть мельчайшую, того Разума, что проявляет себя в природе».

Постскриптум

Эта глава была написана год назад, и с тех пор многое произошло. Меня выписали из «Хатча», мы вернулись в Итаку, но через несколько месяцев случился рецидив. На сей раз все было гораздо хуже, возможно, из-за того, что я физически ослаб в ходе предыдущего лечения. Кроме того, теперь подготовка к трансплантации включала рентгеновское облучение всего тела. Опять семья сопровождала меня в Сиэтл. Опять я получил в «Хатче» высокопрофессиональные лечение и уход. Опять Энни превзошла себя, подбадривая и вдохновляя меня. Опять моя сестра Кэри щедро поделилась со мной костным мозгом. Опять меня окружили служители добра. Сейчас, когда я это пишу, – хотя на деле все может обернуться иначе – мне дают наилучший возможный прогноз: все выявленные клетки костного мозга являются донорскими, с женскими ХХ-хромосомами, клетками моей сестры. Среди них нет ни одной моей собственной, с мужским – XY – хромосомным набором, провоцирующей заболевание. Люди живут годами, даже имея небольшой процент собственных клеток. Но я буду более-менее уверен в благополучном исходе лишь по прошествии пары лет. До тех пор мне остается лишь надеяться.