Миллиардер из Кремниевой долины - [62]

Отец в машине сказал мне еще одно, прежде чем погрузиться в обычное молчание:

– Если заботишься о своих подчиненных, они позаботятся о тебе.

Хотя в болезни и наступила ремиссия, я все еще ждал неприятностей. Врачи сказали, что можно быть спокойным, если рецидива не будет три года, и что статистика на моей стороне: 96 % – за выздоровление. Но я не мог забыть про оставшиеся четыре. По крайней мере я стал оправляться от шока, поразившего меня, когда я узнал, что могу умереть. Наверное, я переживал тяжелее, чем другие. Стоило мне простудиться или испытать непривычные ощущения, у меня начинало сосать под ложечкой.

Раз в два месяца я проходил исследования, после которых наступали напряженные дни ожидания результатов. Однажды в мае я проснулся от сердцебиения. Я сдал кровь на РОЭ – анализ показывает наличие воспаления в организме. Результат оказался 29 – в два раза выше нормы; это могло говорить о раке. Я был уверен, что вернулась болезнь Ходжкина. В лучшем случае, подумал я, буду страдать от химиотерапии. В худшем – мои дни сочтены.

В пятницу, 13 мая, я повторил анализ; результаты должны были быть готовы через несколько дней. Вместо того чтобы ждать дома, я отправился на Национальную компьютерную конференцию в Анахайм, Калифорния. Я чувствовал себя все хуже и беспокойнее, не мог уснуть и уехал рано, чтобы попасть на ночной самолет до Сиэтла. В воздухе, после полуночи, я вдруг так запаниковал, что начал писать от руки завещание (относительно моих 3,2 миллиона акций Microsoft я благоразумно советовал наследникам придержать их и «дождаться максимальной выплаты»).

Через несколько часов врач позвонил сообщить результаты анализа: все в порядке. РОЭ снизилась до 16. Боли в груди не повторялись. Это был великий день; передо мной снова открылись все пути. Я записал в дневнике: «Сегодня гулял у озера Грин на закате. Великолепное зрелище. Видел даже сома недалеко от берега…»

Через две недели после моих страхов мы с отцом отправились на озера Твин-Лейкс, обычное место отдыха нашей семьи. Мы снова вернулись к обычному стилю общения: много рыбалки и чтения, мало разговоров. Однажды отец подцепил огромную радужную форель и полчаса боролся с ней, прежде чем смог затащить в лодку. Я ждал рядом, с сачком в руке. Когда сражение завершилось и рыба оказалась в лодке, папа улыбнулся – я никогда прежде не видел у него такой улыбки. Он будто вернулся в лучшие дни своей юности. Он поймал саму большую форель в жизни и был доволен.

Почти перед отъездом ни с того ни с сего отец посмотрел на меня и сказал:

– Что бы со мной ни случилось, всегда заботься о матери и о сестре.

Обычно он не говорил о таких вещах. Возможно, он что-то предчувствовал.

Я прежде редко бывал за границей – только по делам, а теперь у меня было сколько угодно времени на тур по Европе. Я начал с Шотландии в июле, потом поехал в Ирландию, где встретился с сестрой и ее женихом Брайаном. В Белфасте я остановился в отеле рядом с кучей развалин. В то время Ирландию охватили волнения, и взрывы были обычным делом. В первый вечер я пошел в бар отеля. Едва посетители узнали, что я американец, они принялись покупать мне выпивку и поднимать тосты в мою честь – один за другим. На следующий день меня нашел брат Брайана и спросил:

– Пол, почему вы выбрали именно этот отель?

Я ответил, что мне его предложили в бюро путешествий.

– Значит, вы не знаете, что его взрывали уже три раза?

Теперь я понял, почему ирландцы пили за мое здоровье. Я был единственным американцем, который отважился туда сунуться.

Я долго пытался отвезти отца во Францию, но не смог уговорить.

– Я ее уже видел, – отвечал он.

Но у меня появилась другая причина для поездки – женщина, с которой я познакомился через друга. Франсуаза была невероятно привлекательна: темные волосы, смуглая кожа, экзотическая средиземноморская красота. Она работала в финансовой сфере и обладала необузданным нравом: необычная, полная энергии, всегда готовая к авантюрам. Я поселился в ее квартире в Вильфранш-сюр-Мер, потом мы отправились в Ниццу и Сен-Тропе на ее «Рено Кватрель» – с переключением скоростей на приборной доске и открывающейся пластиковой крышей – идеальной машине для юга Франции. Франсуаза была ослепительна в своих оранжевых и желтых брючных костюмах; ее длинные волосы развевались на ветру. Я забыл о прошлом и будущем; каждый момент я жил полной жизнью.

Мы проводили теплые дни на пляже, где Франсуаза заставляла меня надевать плавки-бикини, всего в два дюйма высотой. Я чувствовал себя нелепо, но подчинялся и постепенно начал понимать смысл поговорки, что в Америке живут, чтобы работать, а в Европе работают, чтобы жить.

– Пол! – Франсуаза говорила по-английски без акцента. – Ты когда-нибудь пробовал сыр с вином?

– Не представляю, о чем ты, – ответил я.

– Ужасно, что вы, американцы, не знаете таких вещей… – Франсуаза и ее друзья купили шесть бутылок вина и сыр шести сортов. Мы сидели вечером на песке и пробовали разные сочетания, и каждое отдавалось взрывом вкуса у меня во рту. Я, парень из среднего класса, выросший в Сиэтле на отбивных и картошке, вдруг начал пробовать вьетнамские роллы и тонкую хрустящую пиццу с поджаренным яйцом в центре, политую ароматным оливковым маслом. Я жил прекрасной жизнью на Французской Ривьере – а это самая распрекрасная жизнь.