Миллиардер из Кремниевой долины - [58]

Я уверен, что ты понимаешь главную причину, лежащую в основе моего решения. Я больше не могу терпеть запугивание и “тирады”, которыми заканчивается почти любая моя попытка обсудить сомнительный вопрос…

Те личные словесные выпады, которыми ты привычно пользуешься, стоили многих сотен часов потерянной производительности в одном только моем случае… С годами результатом этих и других инцидентов стало постепенное разрушение как нашей дружбы, так и способности работать вместе… Товарищества первых дней больше нет».

Через три недели Билл принял на работу Джима Тауни в качестве первого президента и главного операционного директора. Поскольку им необходимо было общаться постоянно, Билл подумал, что Тауни имеет смысл занять мой офис. Я не возражал и перебрался дальше по коридору. Тауни досталось жаркое местечко – Билл постоянно заскакивал, чтобы разобраться с очередным усовершенствованием. Вскоре стало очевидно, что новый президент не обладает той мощью, на которую рассчитывал Билл. Я понял, что Тауни не протянет долго, когда Билл пожаловался:

– Он еще рта не раскрыл, а я уже знаю, что он скажет.

Тауни покинул компанию меньше чем через год.

За лето мой переезд на двадцать метров по коридору еще больше отдалил меня от Билла. Хотя мы не говорили этого вслух, но оба понимали, что долго так продолжаться не может.

Глава 12 Тревожный звонок

Началось все зудом с обратной стороны колена – в то лето, когда родители повезли нас на Шекспировский фестиваль в Орегон, чтобы посмотреть девять спектаклей за семь дней. Это не было похоже на сыпь от неудачного мыла – зудело так, что я чесался беспрестанно.

Когда зуд прекратился, я начал потеть по ночам. Потом, в августе, меня начала беспокоить крохотная твердая шишка на шее справа, около ключицы. За несколько недель она выросла размером с ластик на карандаше. Она не болела, а я не знал, что любое образование рядом с лимфатическим узлом – тревожный знак. Я чувствовал себя в безопасности, как любой человек моложе тридцати, и воспринимал здоровье как нечто само собой разумеющееся.

12 сентября 1982 года я отправился с Биллом в пресс-тур по Европе. Из Лондона мы отправились в Мюнхен, где я, выпив пива, почувствовал себя странно. К 20 сентября, когда мы приехали в Париж, я чувствовал себя утомленным и не в своей тарелке – как при гриппе, только не было температуры. Я вытерпел еще одну пресс-конференцию и сломался. Я полетел домой и отправился к своему врачу, который, ощупав мою шею, сказал:

– Завтра утром сделаем вам биопсию.

Я отправился в Шведский медицинский центр в деловой части Сиэтла – я был в больнице впервые с тех пор, как мне в детстве удаляли гланды. Ночью мне приснилось бесформенное чудовище, пристававшее ко мне. Оно было из дегтя, и отделаться от него было невозможно. Я проснулся в ужасе.

25 сентября сделали биопсию. Когда я очнулся после анестезии, ко мне зашел хмурый хирург.

– Мистер Аллен, – сказал он. – Я вырезал, сколько мог, но предварительный диагноз – лимфома.

Я знал только, что это рак, но когда узнал подробности, то испугался. В те дни даже лимфома в ранней стадии убивала с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. Трудно было смириться с мыслью о возможной смерти. Я прожил 29 замечательных лет, и все равно ощущение было такое, что меня обманули. Мне еще столько предстояло сделать и испытать.

На следующее утро хирург и бригада онкологов вошли, радостно улыбаясь.

– Хорошие новости, – сказал хирург. – У вас болезнь Ходжкина.

Тщательное исследование изменило диагноз.

– Вероятность выздоровления на ранней стадии – больше 90 %, – продолжал хирург. – Все будет хорошо. Вы поправитесь.

Мне хотелось ему верить. Он говорил уверенно, да и остальные держались бодро. Но я еще не отошел от вчерашнего шока.

Нужно было определить стадию заболевания, чтобы понять, насколько далеко оно зашло; для этого требовалась более серьезная процедура – биопсия костного мозга. Я по глупости купил книгу о болезни Ходжкина, в которой прочитал, что опухоль может дать метастазы, посмотрел графики процентов выживаемости и перепугался до смерти. Хуже всего было ждать результатов, пока шишка на шее выросла размером с яйцо малиновки. Мой отец, переживший рак яичек, сказал мне:

– Сын, все это неприятно, но нужно оставаться мужчиной.

На бумаге эти слова кажутся сухими, но я, зная, через что прошел отец, воспринял их как утешение. Нельзя поддаваться страху и отчаянию; нужно терпеть.

Тут подоспела хорошая новость: мою болезнь обнаружили на стадии 1-А; она еще не начала распространяться. Лимфома Ходжкина на ранней стадии излечивается достаточно просто. Я вытащил страшную карту, но далеко не худшую.

Начался курс радиотерапии, пять дней в неделю. Приемная была полна людей в больничных халатах, некоторым болезнь оставила мало шансов. В зловещей тишине все ждали своей очереди. Однажды в приемную забрел какой-то мужчина в поисках автомата с сигаретами. Медсестра встала и сказала:

– Сэр, в раковых отделениях не держат автоматов с сигаретами.

Мужчина испарился.

Меня поджаривали рентгеновскими лучами по полторы минуты с каждой стороны. Включая подготовку, процедура занимала меньше пятнадцати минут. Техник сказал мне как-то: