Милая, обожаемая моя Анна Васильевна - [63]

7 На острове Кюсю (русское устаревшее - Киу-Сиу) Колчак был в японском плену весной 1905 г.

8 Так А.В. Тимирева звала А.В. Колчака.

9 В Батуме Колчак получил телеграмму от начальника МГШ графа А.П. Капниста с сообщением о том, что в Петрограде произошли крупные беспорядки, город в руках мятежников, гарнизон перешел на их сторону. Эту телеграмму Колчак сначала обсудил лишь с М.И. Смирновым и тут же по ее получении телеграфом передал приказ коменданту Севастопольской крепости: до выяснения положения - немедленно прервать почтовое и телеграфное сообщение Крыма с остальной Россией, передавать только телеграммы командующему флотом и в его штаб. Вечером, после обеда у вел. князя, Колчак прошел в его личный вагон и наедине показал полученную телеграмму. Тот никаких известий о петроградских событиях еще не получал. Ночью Колчак вышел в Севастополь.

10 Английская армия в Месопотамии под командованием генерала Фредерика Мода с декабря 1916 г. наступала от Басры; 24 (н.ст.) февраля 1917 г. с боем была взята Кут-эль-Амара, а 11 марта после стычек с турецким арьергардом англичане вступили в Багдад.

11 В первый раз Керманшах был занят корпусом Н.Н. Баратова в феврале 1916 г.; в мае 1916 г. корпус вышел к турецко-персидской границе, однако прекратил наступление в связи с капитуляцией группы английских войск, в направлении которой он двигался, отошел и занял оборону восточнее Керманшаха. В начале 1917 г. Керманшах вновь стал опорным центром Четверного союза в Персии. Часть территории Западной Персии занимали германо-турецкие войска, в Керманшахе пребывало прогерманское временное правительство. Новый поход 1-го Кавказского кавалерийского корпуса, начавшийся 17 февраля (2 марта) 1917 г. взятием Хамадана, привел к вторичному падению Керманшаха 25 февраля (10 марта).

12 Де-Кампо-Сципион, Игорь Михайлович (1892-1919) - лейтенант, в 1916 г. служил на Балтике. Позже - участник белого движения, ротный командир Обь-Иртышской флотилии, погиб в бою.

No 4

Л[инейный] к[орабль] 11 марта 1917 г.

"Имп[ератрица] Екатерина",

на ходу в море

Г[лубокоуважаемая] А[нна] В[асильевна],

Несколько дней тому назад [Далее зачеркнуто: 7 марта] я получил письмо Ваше из Петрограда, написанное 27 февраля1. Я пришел 1-го марта вечером из Батума и получил телеграмму от Родзянко, в которой сообщалось о падении старого правительства2, а через день пала сама династия3. При возникновении событий, известных Вам в деталях, несомненно, лучше, чем мне, я поставил первой задачей сохранить в целости вооруженную силу, крепость и порт, тем более что я получил основание ожидать появления неприятеля в море после 8 месяцев пребывания его в Босфоре4. Для этого надо было прежде всего удержать командование, возможность управлять людьми и дисциплину. Как хорошо я это выполнил судить не мне, но до сего дня Черноморский флот был управляем мною решительно, как всегда; занятия, подготовка и оперативные работы ничем не были нарушены, и обычный режим не прерывался ни на один час. Мне говорили, что офицеры, команды, рабочие и население города доверяют мне безусловно, и это доверие определило полное сохранение власти моей как командующего, спокойствие и отсутствие каких-либо эксцессов. Не берусь судить, насколько это справедливо, хотя отдельные факты говорят, что флот и рабочие мне верят. Мне очень помог в ориентировке генерал Алексеев5, который держал меня в курсе событий и тем дал возможность правильно оценить их, овладеть начавшимся движением, готовым перейти в бессмысленную дикую вспышку, и подчинить его своей воле6. Мне удалось прежде всего объединить около себя всех сильных и решительных людей, а дальше уже было легче. Правда, были часы и дни, когда я чувствовал себя на готовом открыться вулкане или на заложенном к взрыву пороховом погребе7, и я не поручусь, что таковые положения не возникнут в будущем, но самые опасные моменты, по-видимому, прошли. Ужасное состояние - приказывать, не располагая реальной силой обеспечить выполнение приказания, кроме собственного авторитета, но до сих пор мои приказания выполнялись, как всегда. Десять дней я почти не спал, и теперь в открытом море в темную мглистую ночь я чувствую себя смертельно уставшим, по крайней мере физически, но мне хочется говорить с Вами, хотя лучше бы лечь спать. Ваше письмо, в котором Вы описываете начало петроградских событий, я получил в один из очень тяжелых дней, и оно, как всегда, явилось для меня радостью и облегчением, как указание, что Вы помните и думаете обо мне. За эти дни я написал Вам короткое письмо, которое послал в Ревель с к[апитаном] 1-го р[анга] Домбровским8, но Вы, видимо, очутились в Петрограде и письма мои Вы получите только в Ревеле. Но я думал о Вас, как это было всегда, в те часы, когда наступали перерывы между событиями, телеграммами, радио- и телеграфными вызовами, требующими тех или иных поступков или распоряжений. Могу сказать, что если я тревожился, то только о Вас, да это и понятно, т[ак] к[ак] я не знал ничего о Вас, где Вы находитесь и что там делается, но к обстановке, в которой я находился, я относился действительно "холодно и спокойно", оценивая ее без всякой художественной тенденции. За эти 10 дней я много передумал и перестрадал, и никогда я не чувствовал себя таким одиноким, предоставленным самому себе, как в те часы, когда я сознавал, что за мной нет нужной реальной силы, кроме совершенно условного личного влияния на отдельных людей и массы; а последние, охваченные революционным экстазом, находились в состоянии какой-то истерии с инстинктивным стремлением к разрушению, заложенным в основание духовной сущности каждого человека. Лишний раз я убедился, как легко овладеть истеричной толпой, как дешевы ее восторги, как жалки лавры ее руководителей, и я не изменил себе и не пошел за ними. Я не создан быть демагогом - хотя легко бы мог им сделаться, - я солдат, привыкший получать и отдавать приказания без тени политики, а это возможно лишь в отношении массы организованной и приведенной в механическое состояние. Десять дней я занимался политикой и чувствую глубокое к ней отвращение, ибо моя политика - повеление власти, которая может повелевать мною. Но ее не было в эти дни, и мне пришлось заниматься политикой и руководить дезорганизованной истеричной толпой, чтобы привести ее в нормальное состояние и подавить инстинкты и стремление к первобытной анархии.