Милая, 18 - [61]

Когда хорошие еврейские мальчики, такие, как Андрей, разносили покупателям кур, купленных в лавках их отцов, и на них нападали хулига­ны, избивая их и отнимая кур, плохие еврейские мальчики, такие, как Макс, этим хулиганам по­могали: откупали у них кур (и не только кур), а потом на Парисовском базаре перепродавали втридорога.

В четырнадцать лет он успел трижды отсидеть в Павяке: первый раз за кражу, второй — за вы­могательство и третий — за жульничество. В шестнадцать лет он перебрался в подходящий для него район Смочи, заселенный отбросами еврей­ского общества Варшавы. В семнадцать его при­няли полноправным членом ночного клуба ”Гренада” — знаменитой варшавской малины.

С возрастом таланты Макса расцвели еще пыш­нее. Он возглавил банду здоровенных молодчи­ков, которые завладели районом, прилегающим к Гжибовской площади, где были сосредоточены ма­газины строительных материалов, лавки куста­рей, конторы подрядчиков, металлургические за­воды и кирпичные фабрики. При помощи своих мо­лодчиков Макс прокладывал себе дорогу на площадь, пока не прибрал к рукам большую часть торговых сделок, совершавшихся на этой терри­тории. Только профсоюзы мешали ему стать пол­новластным хозяином этого царства. На мизинце у него поблескивал бриллиант в восемь каратов, и пепел от его сигары падал на половину всех строительных контрактов, подписанных в Варшаве.

В ночном клубе ”Гренада” Макс чувствовал се­бя как дома и пользовался уважением даже в гойском преступном мире на Сольце. Но, как это ни странно, в его жизни наступил момент, когда он начал задаваться вопросом, что проку в его тяж­ком труде — все равно он остается ничтожест­вом, никем.

Макс Клеперман не хотел быть никем, он хотел быть уважаемым человеком, как все эти нувори­ши, которые степенно прогуливаются в субботу по Маршалковской. Но завоевать уважение силой не удавалось, и это его бесило. Тогда он решил купить себе уважение за деньги и начал с того, что приобрел красивый особняк у одного аристо­крата, который жил во Франции. Не помогло. Со­седи смотрели на него как на чужака и стара­тельно избегали.

Макс не сдавался. Он нанял дорогого адвока­та и поставил перед ним задачу в трех словах: ”Пусть меня уважают”.

Первым делом адвокат купил два места в боль­шой Тломацкой синагоге, и теперь в дни великих праздников, когда там яблоку негде было упасть, Макс мог продефилировать перед напиравшей на полицейский кордон толпой, которая, ахая и охая, разглядывала избранную публику.

Затем Макс начал участвовать в благотвори­тельной программе: жертвовал на бедных, гладил по головке сирот и учреждал фонды для студен­ческих стипендий. Дела настолько пошли в гору, что он стал членом сразу нескольких профессио­нальных обществ, и начались пышные приемы.

Вскоре Макс стал уважаемым человеком и рас­считал своего адвоката.

Дабы упрочить с таким трудом завоеванное по­ложение, Макс разошелся со своей безграмотной женой, которая вечно вгоняла его в краску. Усло­вия развода привели ее в восторг. Затем он нанял сватов и велел им найти приличную девушку из хорошей религиозной семьи. Подходящей ока­залась Соня Фихштейн. Ее семья согласилась на этот брак, потому что хотела видеть свою дочь устроенной. Для окончательных переговоров при­гласили рабби Соломона.

Рабби Соломон сразу же раскусил маневр, и Макс до того разозлился, что хотел выставить его за дверь, но, узнав, что рабби Соломон пользуется, пожалуй, самым большим уважением в еврейской Варшаве, решил добиться расположения великого человека.

Нет, рабби Соломон не попался на удочку, он просто взвесил все за и против. Измениться Макс не изменится, но погоня за уважением бу­дет удерживать его в определенных рамках и, таким образом, есть надежда, что хоть какая-то часть показной порядочности станет естествен­ной, войдет в его плоть и кровь. Кроме того, других претендентов на Сонину руку не было. И рабби Соломон согласился их обвенчать. С тех пор он стал ангелом-хранителем Максовой души. Тот понимал, как бы ни пыжился, что, кроме раб­би, другой связи со Всевышним у него нет.

Когда немцы захватили Польшу, Макс огорчился — немцев никто не любил. Но он был человеком практичным. Его прошлое как нельзя более соот­ветствовало сложившемуся при немцах стилю жиз­ни — черный рынок, спекуляции, валютные сдел­ки. Действительно, таких широких возможностей прежде не бывало. Более того, с немцами можно иметь дело. Не успел еще улетучиться запах по­роха, как Макс связался с доктором Кенигом и внушил ему, что без его, Макса, помощи немцам не обойтись.

В то время доктор Кениг ломал голову над тем, как открыть публичные дома для немецких сол­дат, при том, что Еврейский Совет не желает ему в этом содействовать. Стремясь доказать Рудольфу Шрекеру свое рвение, доктор Кениг по­ручил Максу раздобыть для начала сто проститу­ток. Теперь, когда Макс стал уважаемым челове­ком, он уже не занимался сам подобными делами, но связи с Сольцем у него сохранились, и за два дня он все уладил. Кениг понял, что нашел незаменимого помощника.

Получив свободу действий, Макс раскинул по всей Варшаве свои щупальца и собрал вокруг се­бя самых отпетых подонков.