Милая, 18 - [4]

Гитлеровские геополитики расчертили мир на зоны рабочих рук и полезных ископаемых и пред­ставили генеральный план, который заставил бы побледнеть и Чингис-хана и любых самых страшных злодеев мировой истории. Немецкий народ с воодушевлением поддержал этот план криками: ”Зиг хайль! Жизненное пространство!” Немцы го­товились исполнить роль тевтонских богов войны под огненную музыку Вагнера.

”Избавим немецких граждан от иностранного ига! Германия — только немцам! Зиг хайль!”

Австрия и Чехословакия послужили пробным кам­нем[1]. Опьяненный бескровными победами, уве­ренный, что Америка, Франция и Англия не захо­тят ввязываться в войну, нацизм разрастался как раковая опухоль. ^”Данциг — немцам! Верните нам Польский коридор! Верните границы 1914 го­да! Прекратите издеваться над этническими нем­цами! Зиг хайль!”

Равнодушный мир только плечами пожимал, ког­да один желтый человечек схватился с другим желтым человечком в какой-то Маньчжурии; потом Франция что-то промямлила, когда Германия, на­рушив Версальский договор, вошла в Рейнскую зону; в следующий раз уже только вздыхали, когда черные люди, живущие в глинобитных хи­жинах и вооруженные копьями, стали воевать за свою землю под названием Абиссиния.

Загипнотизированный мир корчился, но оста­вался верен демократическому бездействию, ког­да итальянские, марокканские и немецкие орды терзали Испанию.

И вот теперь — Австрия и Чехословакия. Но праведники испугались, а зло обнаглело.

Вестники мира уже объявили своим народам, что подписан мирный договор в городе под на­званием Мюнхен. Но когда пробил час Польши, стало ясно, что ни сказать нечего, ни делать нечего, и укрыться негде, и бежать некуда.

Хитрый игрок в Москве знал, как союзники меч­тают, чтобы Россия и Германия уничтожили друг друга. Его недоверие к Англии и Франции осно­вывалось на десятилетиях бойкота, на печальном уроке брошенной на произвол судьбы Испании... А главное — Россию не пригласили на мюнхенские торги.

Гитлер был уверен, что союзники опять стру­сят и Польша станет новым звеном в цепи преда­тельств. Он протрубил военный сигнал — ему от­ветил барабанный бой и грохот сапог.

Иосиф Сталин, также не сомневаясь в преда­тельстве союзников, поспешил вступить в пере­говоры со своим злейшим врагом. В расчете на легкую победу Гитлер вступил с ним в сделку, а союзники завопили: ”Нечестно! Это нечестно!”

Оказавшись между молотом и наковальней, оди­наково ненавидя Россию и Германию, Польша по­ложила конец надеждам на объединение союзни­ков, отказавшись обратиться за помощью к России.

* * *

Крис проехал по отполированному дождем буль­вару и свернул к торговому центру на Новосвятскую. Смеркалось. Запоздалые покупатели тороп­ливо проходили мимо нарядных витрин. На следующем углу Новосвятская почему-то меняла свое название на Краковскую аллею. Крис подъехал к несколько старомодной, но все еще фешенебель­ной гостинице ”Бристоль”. Идеальное место для хорошего журналиста: круглосуточная телефонная связь, да и находится на том же пятачке, где гостиница ”Европейская”, министерство иностран­ных дел, дворец президента и варшавская ратуша.

Крис передал машину привратнику и поднялся на второй этаж, в комнату, на дверях которой висела табличка ”Швейцарское Агентство Новос­тей”.

Ирвин Розенблюм, фотокорреспондент и правая рука Криса, стоя у стола, заваленного снимка­ми, телеграммами, корреспонденциями.

Крис молча подошел сзади и взял пачку послед­них сообщений. Ирвин Розенблюм, невзрачный ма­ленький человек, который почти ничего не видел, когда снимал очки, шарил по карманам читающего Криса в поисках сигарет.

— Черт возьми, — пробурчал Крис, — они уве­рены, что вот-вот начнут стрелять.

— Помяни мое слово, — сказал Ирвин, так и не обнаруживший курева, — Польша будет драться.

— Может, ей лучше было бы не драться?

— Где же Сусанна? — Ирвин беспокойно посмот­рел на часы. — Мне нужно нести материалы в ла­бораторию. Как ты думаешь, Крис, Англия и Франция нам помогут?

— Когда же вы с Сусанной поженитесь? — спро­сил Крис, не отрываясь от чтения.

— Никак не удается спросить у нее об этом: то она на заседании попечительского совета, то на сионистском собрании. Вы когда-нибудь слы­шали, чтобы у человека было шесть собраний в неделю? Только евреи способны так много гово­рить. Чтобы иметь возможность встречаться с ней, мне пришлось войти в исполнительный коми­тет. Крис, мама спрашивала, придете ли вы се­годня ужинать; она специально для вас сделала латкес[2].

— Латкес? Приду обязательно.

В дверях показалась Сусанна Геллер. Такая же низенькая и невзрачная, как Ирвин. Прямые во­лосы зачесаны назад и собраны в узел под шапоч­кой медсестры, большие натруженные руки, кото­рыми она поднимает больных, меняя им постель. Но когда она начинает говорить, ее невзрач­ность как ветром сдувает: Сусанна Геллер — доб­рейшее существо на свете.

— Ты опоздала на полчаса, — упрекнул ее Ир­вин.

— Привет, дорогая, — сказал Крис.

— Вот вы — прелесть, — ответила она Крису.

Зазвонил телефон.

— Алло, — снял трубку Ирвин. — Минутку. 

— По­дожди меня на улице, я сейчас, — сказал он Су­санне, прикрыв рукой трубку.