Микроурбанизм. Город в деталях - [51]

Шрифт
Интервал

.

Даже несмотря на то, что пары следуют размеченным маршрутом, разыгрывая, как по нотам, тот спектакль, который принят в тех или иных местах, свадьба проповедует спонтанность как знак праздника. Десятки процессий, концентрирующихся в выходные (а нередко и в будние) дни в различных местах туристического центра города, наводняют их, временно приватизируют, чувствуют себя в них по-хозяйски. Один за другим к дворцам, памятникам и паркам подъезжают лимузины, выпускающие свадебные пары в сопровождении фотографов. Веселье и неразбериха кажутся бесконечными. Прогуливаясь и глазея в свадебных местах, в какой-то момент обнаруживаешь себя в центре бурлящего балагана, карнавала, где ярко, шумно, весело; где всего и всех много; где трубачи, жених в военном кителе, парковщик лимузинов в фирменном камзоле, краснолицый “Петр”, цыгане, голуби, лошади:

Фотограф запечатлел, как жених возлагает букет к Вечному огню. Одна из подружек невесты, взметнув глаза к небу, а затем глядя на огонь, произнесла: “Сделай так, чтобы наши молодожены всегда были счастливы!” Далее двинулись к Спасу на Крови. Некоторые успели справить нужду в кустах сирени на Марсовом поле. Один из гостей спросил у другого: “Здесь, что ли, декабристов повесили?” (из дневника наблюдений).

Свадьба в публичных местах представляет собой смесь жанров. В приведенном наблюдении, описывающем небольшой эпизод прогулки, показана эта эклектика, “собирание городского бриколажа”[251]. Здесь и советский коммеморативный ритуал, и языческое заклинание, и интимная туалетная процедура, и попытка “экскурсии”. Сколь бы ни была продумана и предсказуема прогулка, на практике у нее нет логики, есть лишь “риторика ходьбы”, о которой писал де Серто. Это ходьба по местам, отмеченным теми ярлыками, которые обозначают так или иначе знакомый всем город.

“Ели, пили, веселились…”: места после свадебной прогулки

Ближе к вечеру пары исчезают из центра: их ждут загородные поездки, свадебные путешествия, прогулки и фуршеты на речных корабликах, банкеты в кафе: “На этом все заканчивается. Лимузин разворачивается и едет в Купчино, в какую-нибудь кафешку рядом с домом” (свадебный фотограф, инт. № 1). Места, где лишь час назад царили шум и сумятица, пустеют и кажутся безмолвными. Ритм движения здесь замедляется, туристам и другим гуляющим теперь можно расслабиться и не быть начеку, чтобы случайно не попасть в чей-то кадр.

Примерно в 4 часа на стрелке Васильевского стало малолюдно. Встретились несколько туристов, которые фотографировались на фоне Зимнего и Петропавловки. Сама набережная была замусорена: лепестки роз, смятые и целые пластиковые стаканчики, пустые бутылки из-под шампанского и коробки из-под конфет, стекла разбитых о шар фужеров. Стаканчики гонял ветер, создавая приятное шуршание. У гранитной стены примостились на мотоцикле парень с девушкой. Парень допивал свадебное шампанское из бутылки, которую здесь же и подобрал (из дневника наблюдений).

Такую живописную картинку могут увидеть те, кто оказывается в свадебном месте после шумного эмоционального перформанса. Следы свадеб на улицах, набережных и площадях – это бытовой мусор и различные предметы, оставшиеся после проведения обрядов и фуршетов. “Улица, пожалуй, как никакое другое – место спора”, – пишет Верганст, рассуждая о том, что считается допустимым или недопустимым делать на улице[252]. Полемика о надлежащих правилах поведения в публичных местах отражает напряженность между гражданским контролем и культурной экспрессией[253], официальными правилами и обычным правом[254].


Свадьбы уехали. Фото Максима Богданова


Туристы остались. Фото Максима Богданова


Пока свадьбы гуляют, они словно остаются незаметными для административного города, он не посягает на них, и какие бы правила они ни нарушали, это их день и их места[255]. Однако, стоит им исчезнуть из поля зрения, общественность и власти начинают обвинять свадебные процессии в вандализме, загрязнении исторического центра, нарушении исторического облика города, тем самым проблематизируя тему публичности/приватности свадьбы и свадебного пространства. Вот лишь два наиболее известных примера полемики свадебного и административного городов.

Первое место спора – стрелка Васильевского острова, где регулярно накапливается свадебный мусор (бутылки, конфетные коробки, битое стекло) и разрушается гранитный шар, о который принято разбивать фужеры на счастье. В одном из городских интернет-изданий эта проблема поднималась несколько раз, вызывая комментарии и дискуссии между читателями[256]. Свадебные процессии рассматриваются здесь не как источник праздника, а как нарушители общественного порядка. Для последователей этой точки зрения свадьба – это всего лишь чья-то частная вечеринка, и если она портит состояние “общих” мест, нарушает городскую экологию, необходимо ввести соответствующие санкции. Второй сюжет появляется в СМИ гораздо чаще, возможно потому, что эта проблема уже не столь локализована. Муниципальные власти регулярно обвиняют свадьбы в “захвате” мостов, оград, фонарей в историческом центре, вид и состояние которых портится многочисленными замками, которые принято вешать на счастье. В одном из последних новостных сюжетов на эту тему чиновники предлагали ввести систему штрафов, которая бы останавливала молодоженов на пути порчи городского имущества


Еще от автора Ольга Евгеньевна Бредникова
Сети города. Люди. Технологии. Власти

Сегодня мало кто сомневается, что современный город создается и изменяется во многом благодаря цифровым технологиям. Однако до сих пор не существует согласия относительно роли горожан в интенсивно технологизирующейся среде. Их рассматривают и как пассивных генераторов данных, и как послушных пользователей технологий. Но нельзя игнорировать факт, что горожане сегодня активно включаются в переопределение цифровых инструментов, что они не только осваивают преимущества сетей, но и обнаруживают их уязвимости, начинают все более сложным и непредсказуемым образом влиять на технологии и управление городами.


Рекомендуем почитать
В пучине бренного мира. Японское искусство и его коллекционер Сергей Китаев

В конце XIX века европейское искусство обратило свой взгляд на восток и стало активно интересоваться эстетикой японской гравюры. Одним из первых, кто стал коллекционировать гравюры укиё-э в России, стал Сергей Китаев, военный моряк и художник-любитель. Ему удалось собрать крупнейшую в стране – а одно время считалось, что и в Европе – коллекцию японского искусства. Через несколько лет после Октябрьской революции 1917 года коллекция попала в Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и никогда полностью не исследовалась и не выставлялась.


Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени

Одну из самых ярких метафор формирования современного западного общества предложил классик социологии Норберт Элиас: он писал об «укрощении» дворянства королевским двором – институцией, сформировавшей сложную систему социальной кодификации, включая определенную манеру поведения. Благодаря дрессуре, которой подвергался европейский человек Нового времени, хорошие манеры впоследствии стали восприниматься как нечто естественное. Метафора Элиаса всплывает всякий раз, когда речь заходит о текстах, в которых фиксируются нормативные модели поведения, будь то учебники хороших манер или книги о домоводстве: все они представляют собой попытку укротить обыденную жизнь, унифицировать и систематизировать часто не связанные друг с другом практики.


Нестандарт. Забытые эксперименты в советской культуре

Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.


Киномысль русского зарубежья (1918–1931)

Культура русского зарубежья начала XX века – особый феномен, порожденный исключительными историческими обстоятельствами и  до сих пор недостаточно изученный. В  частности, одна из частей его наследия – киномысль эмиграции – плохо знакома современному читателю из-за труднодоступности многих эмигрантских периодических изданий 1920-х годов. Сборник, составленный известным историком кино Рашитом Янгировым, призван заполнить лакуну и ввести это культурное явление в контекст актуальной гуманитарной науки. В книгу вошли публикации русских кинокритиков, писателей, актеров, философов, музы кантов и художников 1918-1930 годов с размышлениями о специфике киноискусства, его социальной роли и перспективах, о мировом, советском и эмигрантском кино.


Ренуар

Книга рассказывает о знаменитом французском художнике-импрессионисте Огюсте Ренуаре (1841–1919). Она написана современником живописца, близко знавшим его в течение двух десятилетий. Торговец картинами, коллекционер, тонкий ценитель искусства, Амбруаз Воллар (1865–1939) в своих мемуарах о Ренуаре использовал форму записи непосредственных впечатлений от встреч и разговоров с ним. Перед читателем предстает живой образ художника, с его взглядами на искусство, литературу, политику, поражающими своей глубиной, остроумием, а подчас и парадоксальностью. Книга богато иллюстрирована. Рассчитана на широкий круг читателей.


Валькирии. Женщины в мире викингов

Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.