Микроурбанизм. Город в деталях - [42]
Как вы теперь можете себе представить, рынки в Мауэрпарке и “Удельный” – очень разные блошиные рынки. При всей схожести феномена и общих структурных характеристиках (торговля подержанными товарами, типы продавцов и покупателей и т. п.) они чрезвычайно различаются. Для нас проблема заключалась в том, как концептуализировать эти различия, в каких терминах их отобразить так, чтобы аналитическое описание одновременно содержало объяснение. Отталкиваясь первоначально от эмической категории “атмосфера” (информанты очень часто использовали это слово, пытаясь определить особенность Мауэрпарка среди многочисленных берлинских блошиных рынков), мы постепенно нашли ту перспективу, которая, как нам представляется, позволяет объяснить специфику, сходства и различия двух исследуемых блошиных рынков в контексте городской культуры. Наиболее точно и полно объясняющей этот феномен концептуальной рамкой нам представляется концепция “городской сцены”.
Казалось бы, любое кафе, бар, ресторан или ночной клуб могут быть частью “городской сцены”: мы привыкли к выражениям вроде “клубная сцена” города и т. п.; немцы постоянно используют слово “сцена” в повседневном языке. Однако, по мнению Блума, не все заведения играют роль “сцены” в жизни города. Под “сценой” Блум понимает такие места, которые “вносят свой вклад в то, чтобы сделать сам город местом”[189]. Он пытается уловить и описать характеристики, отличающие “обычное” кафе, или бар, или любое другое общественное место от таких “истинных” “городских сцен”. Мы хотели бы сосредоточиться здесь на трех из этих характеристик: на двойственности приватного и публичного, театральности и трансгрессивности.
Прежде всего настоящая “городская сцена” всегда является чьим-то личным проектом, за которым всегда стоит какая-то идея, чье-то видение “сцены”, чья-то личная воля, которая воплощает этот проект в жизнь. С другой стороны, Блум связывает “сцену” с общественной жизнью в городе. Такое понимание “городской сцены” подразумевает некое скрытое базовое противоречие между приватным и публичным. Точнее, согласно Блуму, “городская сцена” характеризуется некоторой “фундаментальной двойственностью”, которая смягчает конфронтацию приватного и публичного, делая их отношения скорее диалектичными, чем конфликтными. Для него “сцена” – это “место коммуникативной энергии”, где приватность некоторым творческим образом “коллективизируется в качестве разделенной практики, которая доставляет удовольствие просто потому, что она разделяется”[190]. С этим творческим моментом и разделенностью приватного опыта в коллективе Блум связывает такое качество “городской сцены”, как театральность.
Театральность “городской сцены” возникает автоматически: из самого факта сосуществования незнакомых людей в публичном городском пространстве. Блум рассматривает “сцену” как деятельность, которая позволяет “инсценировать эстетику, досуг и игровой характер”, всегда потенциально присущие городской публичной жизни[191]. Для него “сцена” – это представление (performance), а в качестве ключевой черты перформанса Блум выделяет так называемое “взаимное видение”, которое также можно было бы назвать реципрокным: люди “приходят смотреть и быть увиденными в качестве смотрящих” (“being seen seeing”)[192]. Этот “реципрокный взгляд” является конститутивной чертой “сцены”. То, что происходит на “сцене”, говорит Блум, – это “не просто шопинг, искусство, поэтические чтения, музыка, танец и т. п., но также возможность смотреть и быть увиденным в качестве смотрящего”[193].
Понятие “being seen seeing” Блум связывает с экстраординарным опытом, носящим черты одновременно эксгибиционизма и вуайеризма; это позволяет ему соединить понятие “городской сцены” с бахтинским пониманием карнавала и концептом трансгрессии.
В случае “городской сцены” трансгрессия означает пересечение границ – границы между приватным и публичным, между смотрящим и тем, на кого смотрят, между актерами и публикой. В конечном итоге трансгрессия “сцены” дает возможность выйти за пределы рутины повседневной жизни[194].
Случайно или нет, мы находим большинство этих характеристик на блошином рынке, что позволяет говорить о его сценическом характере[195]. При этом на “Удельном” рынке в Петербурге и в Мауэрпарке в Берлине черты “городской сцены” представлены очень по-разному, что, как нам кажется, характеризует различия между городами и обществами. Если блошиный рынок – это “городская сцена”, способная инсценировать присущую городу театральность, то следует признать, что на этих двух сценах – “Удельном” и Мауэрпаркском рынках – разыгрываются довольно разные спектакли. В этом нет ничего удивительного, ведь в основе каждого сценария лежат история и культура конкретного города и общества.
Performance. Блошиный рынок, Берлин. Фото Лилии Воронковой
Блум характеризует городскую “сцену” как двойственный во многих отношениях феномен; в том числе, пишет он, это одновременно “и способ ведения бизнеса, и увлекательный способ ухода от рутины бизнеса, когда делаешь удовольствия функциональными и функциональные отношения приятными”
