Миклухо-Маклай - [25]

Обойдя по берегу Мале, направился по направлению к дому. По пути находилась деревня Горенду, где жил Туй.

Стемнело, когда путник добрался до Горенду. Даже в лунную ночь под плотным пологом тропического леса была кромешная темнота, так что пришлось бы передвигаться черепашьим шагом, наощупь.

В деревне Маклай направился прямиком на центральную площадь посёлка, где стояла большая просторная хижина с полатями — буамбрамра, предназначенная исключительно для мужчин. Она принадлежала Тую.

Приход Маклая, как обычно, произвёл переполох. Послышались возгласы женщин, плач детей и лай собак. Мужчины поглядывали на незваного гостя с недоверием и опаской, хотя со всеми он был знаком.

Маклай расположился в буамбрамре на полатях (барлу), где вместо подушек лежали толстые бамбуковые палки. Пришёл встревоженный Туй. Он что-то начал говорить, поясняя слова жестами. По-видимому, предлагал проводить гостя в Гарагаси при свете факела, ссылаясь на женщин и детей. Но Маклай отрицательно мотал головой, повторяя: «Няварь, няварь» (спать, спать). Долгая прогулка его утомила. Исследователь лёг, закрыл глаза и задремал, а затем и заснул.

Была уже ночь, когда он проснулся. Свежий ветерок продувал помещение насквозь: в подобных хижинах не предусмотрены стены спереди и сзади; получается подобие высокого просторного шалаша. Усталость прошла, зато появился большой аппетит. И не мудрено: почти весь день ничего не ел.

Рядом с буамбрамрой горел костёр, вокруг которого сидело несколько туземцев. Среди них был Туй. Подойдя к нему, Маклай стал показывать на свой рот, повторяя: «Уяр, уяр» (есть, есть). Туй тотчас принёс неглубокое овальное блюдо из дерева (табир) с холодным таро и варёными бананами. Пища была пресной, но голод утолила.

Туй смотрел на Маклая вопрошающе. По-видимому, ему очень хотелось предложить гостю покинуть посёлок, но он промолчал. Учёный постарался растолковать, что готов отправиться в Гарагаси, если два-три туземца с факелами будут его провожать. Его предложение было сразу же понято и принято с видимым удовлетворением.

Трое папуасов быстро скрутили из сухих пальмовых листьев несколько факелов, взяли каждый по копью, зажгли два факела и двинулись по тропе в лес: два впереди Маклая, а один сзади. Пятна и полосы света выхватывали то гроздья лиан, усаженных эпифитами и многоцветными орхидеями, то перистые, словно хвост павлина, ветви низкорослых пальм нипа, то куст с глянцевыми листьями, осыпанный розовыми цветами, то гладкий огромный ствол, подобный лапе какого-то гигантского животного.

Туземцы двигались в лесу легко, грациозно. Держа в одной руке факел над головой, они копьём ловко отстраняли нависшие ветви лиан или пальмовые листья. А что делает тот, кто идёт сзади, за Маклаем? Остриё его копья, должно быть, то и дело маячит то у шеи, то у лопаток Маклая. Что мешает тому, кто идёт сзади, вонзить копьё в спину белого человека?

От этой мысли похолодела спина. Главное — не выдать своего беспокойства. Не оглядываться, идти как ни в чём не бывало. Ещё один невольный эксперимент с возможным смертельным исходом.

Когда подошли к Гарагаси, папуасы свистом предупредили о своём прибытии. На веранде появился Ульсон, держа в дрожащих руках двустволку. Увидев Маклая, он не мог сдержать почти истеричной радости:

— Хозяин, вы живы!

— Ну, если это не моя тень.

— Я был в отчаянии. Я подумал... Они же и меня тогда тоже... Какие симпатичные парни. Пусть бегут поскорее домой, дождь начинается... Да что я, голым дождь не страшен.

Во время приступов болезни Бой всё чаще стал громко вскрикивать. Папуасы внимательно прислушивались к его стонам. Они давали понять Маклаю, что мальчик скоро умрёт. Николай Николаевич всё меньше надеялся на благополучный исход. Из-за стонов Боя приходилось отдаляться от дома даже тогда, когда и сам едва держался на ногах.

Однажды, сидя на пне у флагштока и наблюдая отлив, Маклай стал свидетелем оригинального лова рыбы. Стая акул, плывущая вдоль берега, загнала на мелководье рыбу, которая металась в разные стороны, выпрыгивая из воды. На берег из-за деревьев выступил Туй, внимательно наблюдая за движениями рыб. Улучив момент, он в несколько прыжков оказался среди них (вода здесь не доходила ему до колен). Притопнув ногой, согнул колено. Между большим и вторым пальцем ноги была зажата у хвоста рыба. Она трепетала, поднимая брызги. Туй ловко подхватил её рукой и сунул в мешок, болтающийся на плече. Другую рыбину оглушил, энергично бросив в неё камень. Затем вновь поймал рыбу ногой — весьма грациозно и не теряя равновесия, хотя приходилось то и дело стоять на одной ноге, совершая сложные движения другой.

Тем временем на площадке перед домом появилась очередная группа туземцев. К ним вышел Ульсон с губной гармоникой. При первых резких звуках инструмента гости разом вскочили и отошли в сторону. Ульсон продолжал наигрывать какую-то матросскую песню, разрывающую не столько душу, сколько слух. Однако папуасы были очарованы нестройными аккордами и стали нерешительно приближаться к музыканту, единственным достижением которого была отменная громкость звука. Они выражали своё изумление и одобрение лёгким свистом, покачиваясь из стороны в сторону.