Миклухо-Маклай - [17]

Островитяне ушли к морю в отличном расположении духа (чего нельзя было сказать про Ульсона). Однако через полчаса столь же весело вернулись, нагруженные кокосами и бананами. Ульсон даже заулыбался:

— Значит, не совсем уж они дикие.

Окончательно прощаясь, гости знаками пригласили Маклая к себе, показав для убедительности, что его там не убьют и не съедят. Такая любезность с их стороны была утешительна. Они выглядели растроганными, пожимали руку учёному повыше локтя. Некоторые обнимали его левой рукой, прижимая к сердцу и повторяя: «О Маклай! О Маклай!»

...Первые дни пребывания на Новой Гвинее прошли на удивление легко и быстро. Наиболее сильные опасения были сначала связаны с местным населением, принадлежащим, по мнению Ульсона, к племени людоедов, которые не съедают их только потому, что пищи и без того достаточно: «Вот слопают всех своих свиней, и за нас возьмутся. Мы, может, для них ещё вкуснее свинины».

— Ну, в этом отношении я вряд ли могу кого-то привлекать.

— Это верно. Вы, извините уж, чересчур жилистый. А вот я, к примеру, вполне упитанный, и жирок имеется. Бой, понятное дело, хоть и худой, зато мясо нежное.

— А вы, друг мой, рассуждаете как опытный людоед!

Ульсон смутился. Не исключено, что в своей неблагополучной жизни ему доводилось в трудные времена употреблять в пищу человечину или голодные товарищи по несчастью грозились прирезать его к обеду. Подобные случаи бывали.

У диких племён людоедство чаще всего связано с верованиями в возможность приобрести, например, силу и храбрость, отведав часть тела убитого доблестного воина. В этом отношении ему, могущественному — в глазах туземцев — белому человеку, больше других стоило опасаться стать предметом ритуального каннибализма.

Если вдуматься, у этого обычая диких племён есть философский подтекст: предполагается единство души и тела. Разве это не мудрая мысль? Пусть даже они не способны выразить её в словах. Да ведь иной русский крестьянин тоже с трудом подбирает слова, пытаясь высказать какую-нибудь мудрёную мысль. А она у него имеется и выражается в поведении, образе жизни, мельком оброненном слове, присказке или поговорке.

Вот и эти люди, безусловно, вовсе не похожи на иных говорунов, которые умеют выстроить кудрявые фразы и ввернуть цитатку, не внося в этот поток слов нетривиальную мысль, а то и малую толику смысла. Философия диких племён не имеет словесного выражения, тем не менее она существует и заслуживает изучения. Жаль только, что понять её чрезвычайно трудно.

В глазах цивилизованного человека людоедство — не более чем насыщение желудка человечиной. Мировоззрение потребителя! Для дикаря — совершенно иначе. Для него каннибальская трапеза — таинство, нечто вроде причащения не столько к бренной плоти, сколько к нетленной душе. Для них и окружающий мир одинаково и материален, и духовен.

Пристальный взгляд

Работу и размышления приходилось прерывать по самым заурядным причинам: из-за необходимости самому готовить еду и ухаживать за больными слугами, а то и по причине собственной болезни. Их сразила тропическая лихорадка. Бой метался в горячке и бредил. Ульсон с налитыми кровью глазами постоянно стонал, вскрикивал, а то и шептал молитвы, готовясь перейти в мир иной.

Маклай и сам порой валился на кровать в беспамятстве. По телу ползали скользкие гады, перед глазами вставали омерзительные фигуры, протягивающие к нему когтистые лапы. Он сознавал, что бредит. Липкий пот покрывал тело. Хотелось впасть в забытье. Но в отдалении слышались голоса очередных гостей-папуасов, и приходилось вставать, выходить к ним как ни в чём не бывало. Они не должны знать, что Маклай способен быть больным и слабым.

После приступов лихорадки наступали благословенные дни, когда можно было спокойно заниматься работой. Утром при отливе он часто отправлялся за добычей на коралловый риф. Ведь одна из его давних научных тем связана с исследованием губок, разнообразие которых вполне соответствует разнообразию мест их существования.

Интерес к губкам пробудил у него профессор Эрнст Геккель ещё в те годы, когда Николай Николаевич учился в Йенском университете. Лекции Геккеля, посвящённые морским беспозвоночным, были поистине вдохновенными. Молодой профессор рассматривал их не самих по себе, как повелось в зоологии, а в связи с окружающей природной обстановкой. По словам Геккеля, живой организм и его природное окружение составляют единство. Приспосабливаясь к новой среде, организм меняется, а полезные изменения передаются по наследству.

Другой тип изменений связан с тем, каким образом существует организм: индивидуально или в сообществе. Геккель особо подчёркивал, что тогда как одиночные губки невелики, редко превышают два-три сантиметра, объединившись, они образуют нечто подобное единому организму размером с невысокого человека. «Таков эффект сообщества, единения, который можно наблюдать и в здоровом человеческом коллективе», — говорил Геккель, переходя к занимавшей его проблеме сходства человеческого общества с организмом.

Профессор, конечно же, немалый фантазёр. Он убеждён, что люди вступали в сообщества по такой же естественной необходимости и закономерности, что и животные. На первых этапах это были, по его мнению, объединения более или менее сходных между собой индивидуумов, у которых отсутствовало разделение труда. Таковы, например, сообщества губок. А настоящее общество — животных или людей — состоит из независимых особей, ведущих коллективную жизнь на началах кооперации, сотрудничества, взаимопомощи. В результате у них вырабатывается социальный инстинкт. Высшее его проявление — готовность пожертвовать личной жизнью ради благополучия всего общественного организма.