Миклуха-Маклай - [41]

.

Иногда, когда ют слишком переполнялся, на туземцев натравливали большую и сильную собаку-водолаза, которой они боятся более трэдоров, шкипера и всего гарнизона шхуны, вместе взятых. Едва собака показывала свои большие зубы или начинала лаять, ют мгновенно очищался, а давка у борта еще более усиливалась; многие бросались в море, чтобы скорее уйти, другие лезли на ванты. Это очень тешило шкипера и трэдоров.

Насколько позволяли жара, влияние раздражающего нервы шума человеческих криков и говора, давка около борта и суматоха при травле туземцев собаками и досада при виде человеческой бесчестности, несправедливости и злости,— старался развлечься наблюдением над папуасскою толпою. Это мне удавалось несколько раз в продолжение дня; тогда вся описанная непривлекательная обстановка исчезала для меня на время; я видел перед собой ряд интересных объектов для исследования и, пользуясь случаем, спешил записывать, измерять и чертить эскизы для дополнения своих заметок».

На другой день, пока торг еще продолжался, Миклуха-Маклай отправился на берег. Его интересовал вопрос: есть и у здешних папуасов своя администрация, и если есть, каковы пределы ее власти. Молодой ученый знал, что в описаниях французских мореплавателей, побывавших на островах Адмиралтейства, говорится о «князьях», которые якобы деспотически управляют послушными туземцами.

После внимательных наблюдений над жизнью и бытом местных папуасов он должен был притти к заключению, что на островах Адмиралтейства, как и на берегу Маклая, определенных начальников не было. Резюмируя свои наблюдения, русский ученый отметил в записной книжке: «Мореплаватели и путешественники, руководясь общепринятыми идеями или тем, что видели в других странах, не стесняются раздачей титулов: вождь, начальник, король — часто потому, что один из туземцев больше кричит, чем другие, или имеет какое-либо внешнее отличие».

3 июня шхуна «Sea Bird» снялась с якоря, оставив на берегу в туземной деревне Пуби одного из трэдоров. Предлагая ему поселиться среди туземцев, торговая фирма рассчитывала на значительные барыши. Трэдора звали Пальди, он был уроженцем северной Италии. Перед уходом шхуны у него произошел следующий характерный разговор с Миклухой-Маклаем:

— Что вы думаете, — спросил Пальди русского ученого, — о моем новом месте жительства, о решении жить здесь между дикими и вероятном результате этого плана? Очень прошу сказать мне совершенно откровенно.

— Зачем мне вас разочаровывать? — ответил Миклуха-Маклай. — Мои слова будут лишними, раз вы уже решились остаться здесь.

Но итальянец стал настойчиво просить ученого, чтоб тот сказал все, что думает.

— Если вам жизнь дорога, — сказал русский ученый, — и если вы когда-нибудь надеетесь жениться на вашей возлюбленной, о которой вы как-то мне говорили, то не оставайтесь здесь.

— Это почему? — недоверчиво спросил Пальди.

— Потому, что вы проживете здесь месяц, может быть два, а возможно только день или другой по уходе шхуны.

— Вы думаете, что туземцы убьют меня? — спросил Пальди попрежнему недоверчиво.

— Да, — ответил решительно Миклуха-Маклай.

— Отчего же они меня убьют?.. Вас ведь не убили папуасы на берегу Маклая. Почему же меня убьют? Разве люди здесь другие? — продолжал тревожно спрашивать Пальди.

— Причин тому много. Лучше прекратим этот разговор.

Итальянец не мог успокоиться. Наконец, Миклуха-Маклай решился сказать ему все, что думал.

— Главные причины следующие: вы — горячекровный житель юга, я — северянин. Вы считаете вашим другом, помощником, вашей силой револьвер, моей же силой на берегу Маклая было хорошее и справедливое обращение с туземцами; револьвер мне никогда не казался там нужным инструментом. Вы хотите, чтобы туземцы вас боялись благодаря револьверу и ружью, я же добивался и добился их доверия и дружбы. Вот главнейшее различие наших зрений относительно обращения с туземцами. Есть и второстепенные причины трудности вашего успеха; одна — вы останетесь жить в самой деревне туземцев, не зная ни их языка, ни их обычаев; не думаете ли вы, что вы будете для них скоро как бельмо на глазу, от которого они постараются избавиться? Оставаясь в Новой Гвинее, я поселился в лесу, в местности, до меня никем не занятой, на которую никто до моего прибытия не предъявлял ни прав, ни притязаний; построил себе хижину в миле от одной и в двух милях от другой деревни... Есть еще одна серьезная причина трудности вашего успеха: все туземцы, при которых были перевезены ваши вещи со шхуны, знают, какие сокровища, по их мнению, будут находиться в вашей хижине; думаете вы, никому из них не придет мысль, что одним удачным ударом копья все эти сокровища могут перейти к ним?.. Вы скажете: не очень вероятно, чтобы первое пущенное копье попало в цель, что ваш револьвер положит нахала на месте, заставит остальных разбежаться. Согласен, верно даже, что, будучи, как вы говорите, хорошим стрелком, вы положите не одного, а шестерых на месте, что каждая пуля найдет своего человека. Тем хуже для вас. Все разбегутся, но вы прибавите к желанию завладеть вашими сокровищами еще чувство, даже долг, — обязательный у туземцев, — мести... Но довольно, хотя это далеко не все, что можно было сказать. Я сказал нарочно больше, чем хотел сперва, думая, что время еще есть, и вы можете переменить ваше решение.