Микита Братусь - [5]

Посадили мы не за день весь сад. Сначала посадили ярус внизу, по краю острова, площадью в тридцать гектаров. Через год, когда этот принялся, — опоясали остров другим, широким ярусом в сорок гектаров. А на третий год освоили остальное, всю гористую часть острова. Сто двадцать га!

Так постепенно, вместе с укреплением колхоза, разрастался и наш сад, поднимался ярус за ярусом все выше, пока не взобрались мы на самую гору.

А теперь? Что здесь в мае делается, когда сад цветет! Идешь километр, а вокруг тебя сияет и сияет во все концы сказочное бело-розовое царство, идешь другой — а над тобою все плывут и плывут пышные душистые соцветья… А в августе? На виноградниках по полпуда гроздьев на каждом кусте, в саду — ветки гнутся от плодов, знай подпирай! Пригнешься — понизу холмы красных шафранов горят меж деревьев, выпрямишься — бьют в глаза солнечным блеском кальвили, облепив крону до самой макушки… А когда ветер — ступить тебе некуда: земля устлана созревшими плодами. Возьмешь яблоко в руку, взглянешь на него, и такое оно смотрит на тебя красивое, такое чудо совершенное, — что уже не осмеливаешься бросить его обратно на землю. Так и держишь в руке. Между прочим, у своих приятелей-садоводов я тоже замечал: не утерпит, поднимет яблоко с земли, а бросить его потом не решается, неудобно как-то.

Мне везет на встречи с большими людьми. Такая уж у нас жизнь стала урожайная на полноколосых, выдающихся людей! В позапрошлом году посетил наш сад секретарь ЦК. Как и встречу с Мичуриным, никогда я не забуду тот день. Было это в мае, в пору цветения.

Началось вот с чего: прибегают, запыхавшись, ко мне в яблоневый квартал наши непоседы-пионеры (я им не запрещаю толочься в саду, пускай привыкают).

— Микита Иванович, какие-то машины пролетели через мост на остров!..

— А точнее?

— Легковые, одна за другой!

«Кто б это мог быть?» — думаю и выхожу на центральную аллею.

Вижу, приближается группа людей — машины внизу оставили. Узнаю среди них нашего секретаря райкома товарища Смирнова, Лидию Тарасовну Баштову и непременного Мелешко, конечно, тоже узнаю. Все они держатся во втором эшелоне, а впереди кто-то идет, живо поглядывая на кварталы — невысокий, коренастый, в белом костюме. Подхожу ближе, смотрю, а это наш секретарь ЦК!

Совсем такой, как на портретах. Улыбается мне приветливо, словно мы давно уже с ним знакомы и за одним столом сидели.

— Здравствуйте, товарищ Братусь, — и подает мне руку. — Так это ваши владения?

— Мои, — говорю.

А сад цветет! Люблю его во всякую пору — и золотым летом, и багряной осенью, и зимой, когда он, заиндевевший, дремлет, стоя по пояс в снегу, — но весной, да еще в мае! Этому и слов не подобрать!.. Верно, только садовник и пчела могут тогда сравниться силой своего наслаждения, своей любви к нему… А в ту весну мой сад расцвел небывало, казался пышнее, чем когда бы то ни было.

Самая маленькая веточка и та вся облеплена бело-розовыми лепестками. А воздух! Воздух такой, что хоть во флаконы его наливай. Каждое деревце, вся его крона светится, будто огромная ваза, созданная из воздуха, солнца и тончайшего фарфора.

Думаю, что сад наш расцвел тогда так могуче за все свое горе, за все муки, пережитые им в лихолетье оккупации. К тому времени не успел я еще и все осколки повытаскивать, кое-где они еще сидели в живых стволах, сердце болело у меня за них!

Идем с гостем, толкуем. Рассказываю ему, как ремонтируем сад после войны, и как сторож нашего сада дед Ярема в годы оккупации мужественно принял немецкие плети за то, что отказался показать коменданту мой гибридный участок, и как другие колхозники тоже указали коменданту совсем не то, что он искал. Не умолчал я перед секретарем и о наших потерях, рассказал, что часть нашего питомника оккупанты все же погрузили в вагоны и вывезли в свой райх, а больше не успели, потому что, как известно, подавились. Все выложил, что наболело, и перспективу попутно нарисовал. Тянуло меня еще пожаловаться на Мелешко за то, что не хочет самолеты нанимать в Аэрофлоте, чтоб окуривали нам сад с воздуха, но потом сдержался.

Идем, и всякий раз перед каким-нибудь прекраснейшим клубком живого соцветия секретарь останавливается и снимает свой брыль, будто здоровается с яблонькой. По этой примете я сразу определил его: душевный человек, сам славный садовник. Позже он мне открылся, что да! действительно занимается.

— Спасибо вам, — говорит, — товарищ Братусь, за ваши труды, за вашу плодотворную жизнь. Пока что у нас таких цветущих островов немного. Наша цель — сделать так, чтоб не отдельные острова красовались в цвету, а чтобы сплошь укрыли сады нашу землю, затопили, как весенний разлив. Сейчас еще далеко не все колхозы могут похвастаться своими садами. Мало деревьев на приусадебных участках, и в частности на юге. Разве это дело? Надо, чтоб росло не только в колхозах и совхозах, не только на усадьбе у колхозника, рабочего или служащего, надо, чтоб и усадьбы наших МТС утопали в садах, чтоб рудники, школы, больницы, детские дома — все окуталось зеленью, чтоб наши промышленные центры, наконец, опоясались могучими зелеными кольцами плодовых насаждений. Как по-вашему, товарищ Братусь?