Микаэл Налбандян - [129]

НИКОЛАЙ де ТРАВЕРСЕ и АНДРЕЙ НИЧИПОРЕНКО. Осуждение за смертью их прекратить.

«Всю ночь ужасно потел. Принял четвертую баню».

«Правая щека опухла. Болит. Ощущаю нечто вроде легкой лихорадки».

«Свидание с братом. Опухоль на щеке увеличилась».

«Флюс прорвало с внутренней стороны. Вышло много крови и гноя».

«Лихорадка продолжается. Надо принять баню».

Тюремный дневник

Хотя и не знал Микаэл, когда его выпустят из одиночки, ждать ему, он был уверен, оставалось считанные дни. И пока вне равелина выполнялись какие-то формальности, пока откуда-то и куда-то шли какие-то рапорты и распоряжения, Микаэл Налбандян торопился закончить одно очень важное и давно уже запланированное дело.

Он переводил «Послание» Казара Парпеци, которое тот, просвещеннейший Учитель V века, написал, преследуемый невежественными церковниками-мракобесами, спарапету и марзпану[32] Армении Вагану Мамиконяну.

Давно уже ощущал Микаэл некую внутреннюю связь, удивительное духовное родство между собой и жившим века назад Казаром Парпеци, который тоже целиком посвятил себя тому, чтобы «окрылить души как свою, так и слушателей». Парпеци был одним из тех редчайших людей, которые «прошли моря и горы, чтобы обогатить небесными и нетленными сокровищами таинство своей мысли» и «наставить народ, оплодотворяя его душу правдивым, искренним и предостойным словом».

Переводя в одиночке «Послание» Казара Парпеци и составляя комментарии к нему, Микаэл одновременно переживал и свою прошедшую жизнь, осмысливал и оценивал свое дело и вовсе не удивлялся, что и он сам был преследуем и осужден подобно своему духовному наставнику из далекого V века. А от искуса предательства не удержались даже родные его братья…

Часто вставая и меряя тесную камеру шагами, Микаэл то мелким и ровным, а то нервным и размашистым почерком писал мучительную боль и протест Казара…

Но только ли Казара?

«Достоинств моих — больше, чем у многих, кто носит рясу, и я тот Казар, замены которому нет. Ныне же, по причине черной зависти, многие хотят быть на моем месте. Но если б могли!..

По зависти своей обо мне выдумали множество клеветы, говоря, что «Казар глаголет, будто блуд — не грех»… И невоздержанные в еде и нитье и презренные люди с удовольствием принимают такие вот слухи в помощь угнездившимся в них злым помыслам.

…И такое проповедовал Казар? Кому же, где и когда? Казар ли невежествен в писаниях, он ли невежда и неуч, чуждый закону Моисеевому и не ведающий о дарованном Христом благе? Разве сии армянские монахи не достойны большего сожаления и слез, когда выдумывают такие нелепые слухи и по зависти своей говорят недостойные вещи?!

Эти люди лишены веры и учения, в работе они ленивы и нетерпеливы, глядя на их невежество и непотребное поведение, какое выказывают они, считаешь, что поистине достойно, чтобы появилась из невежества и непотребной жизни такая ересь, когда, как говорится, «для невестки-свиньи и корыто — баня».

И есть ли в наши времена, подобный пророку

Иеремии, который воскликнул бы в горе: «О, кто отдает главу мою воде, а глаза — источником слез!», и чтобы сел я и заплакал над жалким положением нашей страны…»

Что это — только лишь перевод древнего послания или история собственной жизни? Комментарии и уточнения к историческому документу или констатация истины, что «невежественные и пустые люди преследуют в Стране Армянской лучших и нужных людей»?

Может, это было последнее слово обвиняемого на суде — несостоявшемся, но тем не менее вынесшем «высочайше одобренный приговор»?

Да, последнее слово, но одновременно — и выражение той глубочайшей веры, что он, преследуемый и гонимый при своей жизни, как и Казар Парпеци, когда-нибудь будет понят и признан будущими поколениями Страны Армянской.

Ибо

«Имена воинов свободы и их предводителя на веки вечные вспыхнут яркими звездами веред глазами грядущего поколения армян над горизонтом новой современной истории!»

13 мая Микаэл Налбандян вышел из Петропавловской крепости, чтобы отправиться в ссылку…

ЭПИЛОГ СКАТИЛАСЬ ЗВЕЗДА С ПЕЧАЛЬНОГО АРМЯНСКОГО НЕБОСВОДА…

Может, наша вина лишь в том, что перед нашими глазами — дни, грядущие для армянской нации через сто лет…

Микаэл Налбандян

Микаэл изменился до неузнаваемости. Он похудел так, что остались «лишь кожа да кости». И прежней живости не осталось. «Сердца всех друзей и знакомых горестно сжимались при виде той тени, что осталась от некогда огневого и бодрого сына нации», — вспомнит потом Очевидец.

Главной заботой его близких было сейчас ходатайствовать о замене сибирской ссылки ссылкой в какой-нибудь более теплый край. А сам Микаэл, вновь поселившийся в доме Хафафяна, в кратких промежутках между приступами болезни делал последние распоряжения по самым неотложным своим делам.

Их было немного…

Нужно получить обратно конфискованные во время ареста письма, географические карты, бумаги, фотографии… Однако министр юстиции ответил отказом на эту его просьбу.

Надо еще сообщить подписчикам, что «идея издать по возможности более точную и достоверную карту родины отныне должна считаться неосуществимой». Микаэл отправил в «Мегу Айастаии» объявление, в котором просил подписчиков получить обратно задаток за карты «у господ, продававших подписные билеты».