Михаил Тверской - [29]

Итак, предоставим слово современному исследователю тверской истории:

«Между тем Василий Ярославич не был удовлетворён таким поворотом дел: он собрал против Переяславля войска и напал на пограничный новгородский город Торжок. В то же время Святослав Ярославич Тверской, будучи союзником великого князя, атаковал новгородские “пригороды” Волок Дамский, Бежицы и Вологду. Войска обоих князей при этом явно были поддержаны татарскими отрядами. Помимо этого в Твери и Костроме посадили в тюрьму новгородских торговых людей и отняли их товары; в Новгород был прекращён подвоз зерна» (72, 71).

И снова парадокс мотивации или словно вывернутая наизнанку логика поведения. Василий Костромской был в ссоре с Ярославом Тверским из-за сорванного похода татар на Новгород. И вот теперь вопреки всему сын Ярослава Тверского Святослав вдруг — словно забыв недавнее прошлое — стал союзником Василия Квашни...

Обязанность историка — всё понимать. Или по крайней мере делать вид, что ему всё ясно. Для объяснения мотивов, по которым историческое лицо совершает те или иные поступки, у историка есть два «ключа»: ключ греха и ключ добродетели. Пользуясь первым, историк объясняет действия своего героя разного рода низменными мотивами — алчностью, властолюбием, тщеславием, завистью и т. д. Этот подход можно определить как своего рода «презумпцию виновности». Соответственно, второй подход — «презумпция невиновности». Опасаясь прослыть наивным, современный историк пользуется почти исключительно ключом греха. Однако в реальной жизни линия поведения каждого человека выстраивается как равнодействующая этих двух мотивов. Весь вопрос — в их соотношении в каждом конкретном случае. Разумеется, точно определить это соотношение не в силах даже и сам действующий субъект. Ведь нередко мы и сами не вполне понимаем мотивы своих поступков, доверяясь таинственному «внутреннему голосу» или непознанным законам подсознания.

Но, как бы там ни было, историкам следует помнить суждение С. М. Соловьёва: «Мы считаем непозволительным для историка приписывать историческому лицу побуждения именно ненравственные, когда на это нет никаких доказательств» (124, 198).

За три века до Соловьёва на ту же тему высказался Монтень: «Я вижу, что большинство умов моего времени изощряется в том, чтобы умалить славу прекрасных и благородных деяний древности, давая им какое-нибудь низменное истолкование и подыскивая для их объяснения суетные поводы и причины.

Велика хитрость! Назовите мне какое-нибудь самое чистое и выдающееся деяние, и я берусь обнаружить в нём, с полным правдоподобием, полсотни порочных намерений. Одному Богу известно, сколько разнообразных побуждений можно, при желании, вычитать в человеческой воле! Но любители заниматься подобным злословием поражают при этом не столько даже своим ехидством, сколько грубостью и тупоумием» (93, 213). Простейшее объяснение событий с помощью ключа греха очевидно: Святослав пошёл на союз с Василием Костромским для совместной победы над Новгородом. Новгород — вот главный враг Твери. Господство в Новгороде — главная цель её политической стратегии. Новгород должен стать на колени перед стольным Владимиром, а в конечном счёте — перед Тверью. Таков был завет Ярослава Ярославича, принятый к исполнению его сыновьями.

Заметим, что борьба вокруг Новгорода и борьба боярских партий в самом городе составляют основное содержание политической истории Северо-Восточной Руси во второй половине XIII столетия. В этой борьбе у каждого из князей были свои методы и своя стратегия. Будущее показало, что прямолинейная, силовая стратегия тверской политики по отношению к Новгороду таила в себе опасность грядущей катастрофы. «Банк всея Руси» умел мстить своим обидчикам. Но кто из смертных может заглянуть в будущее?

Пользуясь же ключом добродетели, мы скажем, что Святослав Тверской вступил в союз с врагом своего отца Василием Костромским, исходя из принципа легитимности, нарушение которого вело Северо-Восточную Русь к хаосу и разрухе. Это был для него тяжёлый морально, но необходимый шаг. Со временем Михаил Тверской поймёт: брат Святослав дал ему полезный урок столь редкой в политике принципиальности.

Новгородский выбор

Новгородцы — вероятно, ссылаясь на старинную «вольность в князьях» — не оставили своих планов относительно приглашения на Волхов молодого и энергичного Дмитрия Переяславского. Они развернули действия на двух направлениях — дипломатическом и военном. Новгородское посольство отправилось для переговоров к Василию Костромскому, надеясь уговорить его признать Дмитрия Переяславского новгородским князем. Тот принял послов во Владимире дружелюбно, но никаких уступок не обещал. Между тем новгородцы во главе с Дмитрием Переяславским собрали войско и двинулись в сторону тверских владений. В Твери воцарилось тревожное ожидание. Однако дойдя до Торжка, новгородские ополченцы по неизвестной причине возмутились и стали требовать прекращения похода.

Эта история весьма напоминала столь частый в истории Древнего Рима мятеж пограничных легионов, вызванный трудностями службы или переменой политической погоды в столице. Подхваченный волной солдатского гнева полководец мог на этой волне взлететь к вершинам императорской власти — или погибнуть под копьями легитимистов. Новгородским «легионерам» явно не хотелось идти на Тверь или штурмовать хорошо укреплённый Торжок, в котором Василий Костромской уже успел посадить своего наместника и поставить гарнизон.