Михаил Федорович - [134]

Царь Михаил Федорович иногда отменял смертные приговоры, вынесенные Боярской думой. Так, около 1619/20 года четыре князя Шаховских затеяли на пиру опасную игру в «выборы царя» («князя Матвея называли царем», а он, в свою очередь, называл окружающих своими «боярами»). Об этом стало известно, и донос на князей Шаховских едва не стоил им жизни. «И по боярскому приговору, за то воровство велено было вас казнити смертью», — вспоминали в 1634 году, когда князья Шаховские смогли вернуться из ссылки. Лишь заступничество патриарха Филарета Никитича перед царем Михаилом Федоровичем спасло их от гибели.

Нельзя сказать, что Михаил Федорович не принимал смертной казни вообще, но источники со всей определенностью свидетельствуют о том, что он всегда стремился смягчить тяжесть наказания. В законодательстве времен царя Михаила Федоровича смертная казнь применялась только к самым отъявленным разбойникам, торговцам табаком и фальшивомонетчикам. В 1637 году, например, царь помиловал «денежных воров». В грамоте об этом говорилось: «и ныне мы, великий государь, по своему милосердому обычею (выделено мной. — В.К.), тем вором, которые переиманы до сее нашия грамоты, смертную казнь отдали». Вместо вливания в горло раскаленного железа, их клеймили словом «вор» на щеках. Тогда же были сделаны послабления приговоренным к казни беременным женщинам, которым разрешалось родить и быть с ребенком первые шесть недель его жизни — «для того: то роженное от нее не виновато»[471].

Все это поддерживало в народе доброе отношение к царю, но оно, увы, проявилось только после его смерти. Именно тогда возникает легенда о том, что причиной смерти царя Михаила Федоровича стали происки ближних «сильных людей». В мае 1649 года посадский человек города Галича Зиновий Чекенев говорил: «Как де был на Москве князь Семен Сотыев-Урусов в комнатных, и он де… великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии в естве окормил»[472].

Слухи и пересуды подданных — неизбежная плата за высшую власть. Царь Михаил Федорович не стал здесь исключением.

Новые люди

Среди современников царя было немало замечательных людей, представлявших собой совершенно новый тип, появившийся в России в начале XVII века. В первую очередь можно вспомнить авторов публицистических работ о Смутном времени, написавших свои произведения уже в царствование Михаила Федоровича. В этом ряду стоят имена келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына, автора «Сказания»; князя Ивана Андреевича Хворостинина, создателя исторического труда «Словеса дней и царей и святителей московских»; дьяка Ивана Тимофеева, составителя «Временника»; князя Семена Ивановича Шаховского, чьему авторству принадлежит целый ряд литературных произведений[473].

Появление таких людей — еще одно последствие Смуты. Пройдя через многие соблазны и искушения, познакомясь если не с другими странами, то с представителями других культур и вероисповеданий, жители Московского государства, по крайней мере, задумались. У них появилась точка отсчета, они смогли взглянуть на себя со стороны. Самые умные поняли, что сравнение «не в нашу пользу». Открытие сколь горькое, столь необходимое. Только выводы из этих открытий иногда ломали человеческие судьбы.

Очень характерна судьба князя Ивана Андреевича Хворостинина, бывшего еще в молодые годы «в приближении» у Лжедмитрия I. Этого ему не могли простить, и в царствование Василия Шуйского он попал в опалу, обвиненный в «ереси». Причины расправы с политическими противниками впоследствии мало кого интересуют, кроме историков. В деле князя Ивана Хворостинина со временем действительно подтвердились мотивы вольнодумства, которые не мог простить ему даже царь Михаил Федорович, а точнее, оба великих государя. Именно «тяжелая рука» патриарха Филарета Никитича видится в тексте указа, объявленного князю Ивану Хворостинину, в котором князь был обвинен в том, что «опять начал приставать к польским и литовским попам и полякам, и в вере с ними соединился, книги и образа их письма у них принимал и держал у себя в чести». Конечно, как это обычно бывало, князь Иван Хворостинин больше всего пострадал от наушников и доносчиков, от которых не укрылись необычные для члена Государева двора поведение и речи. Причем вел себя князь Иван Андреевич самым вызывающим образом. «Ты людям своим не велел ходить в церковь, — обвиняли князя Ивана, — а которые пойдут, тех бил и мучил, говорил, что молиться не для чего и воскресение мертвых не будет». Князь пытался воздействовать на своих людей и «личным примером». В самый строгий пост на Страстной неделе в 1622 году «пил без просыпу, накануне Светлого воскресенья был пьян и до света за два часа ел мясное кушанье и пил вино прежде Пасхи, к государю на праздник Светлого воскресенья не поехал, к заутрене и к обедне не пошел». От этого, по московским понятиям того времени, был один шаг до измены. Князя Ивана Хворостинина стали подозревать в намерении отъехать в Литву, тем более что он сам дал повод к этому в своих разговорах — «на Москве людей нет, все люд глупый, жить не с кем» — и особенно в «писаниях», найденных у него при обыске. Именно в них отыскалась его знаменитая фраза: «Московские же люди сеют землю рожью, а живут все ложью». Особенно опасным казалось властям написание не по чину царского «именованья»: «Да в твоем же письме написано государское именованье не по достоинству: государь назван деспотом русским, но деспота слывет греческою речью — владыка или владетель, а не царь и самодержец, а ты, князь Иван, не иноземец, московский природный человек, и тебе так про государское именованье писать было непристойно»