Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро - [263]

— Зато мы с уверенностью можем утверждать, что уж маркиз-то отдает себе отчет в том, каков мир, — подхватил Добон.

— И этот молодой человек в самом деле влюблен? — осведомился медик-литератор, имея в виду Тьерри.

— А вам известны слова Ларошфуко^{269}, — ответил маркиз де Киньонес, — «Il en est du véritable amour comme de l’apparition des esprits; tout le monde en parle, mais peu de gens en ont vu»?[66]

Фразу эту Киньонес повторял при каждом удобном случае не только за ее остроумие, но также потому, что, цитируя, он мог блеснуть своим французским произношением.

— Мне лично из всех сентенций о любви, которые я вычитал, самой точной показалась мысль Шамфора^{270}, утверждавшего, что любовь не что иное, как соприкасание двух эпидерм, — вставил Ларрага.

В это время подошел Пепито Веларде, которому не терпелось рассказать две сплетни, услышанные им в зале. В обоих случаях речь шла о Виктории Калатраве, прославившейся своим цинизмом и умом. Как-то раз, повстречавшись с одним известным писателем сомнительного пола, она с ехидством произнесла:

— Видя вас, я вспоминаю крылатые слова басни: «Голове твоей вся красота досталась^{271}, зато взамен — лишь пол-тебя осталось». Перефразируя их, скажу так: «Голове твоей вся красота досталась, зато взамен, похоже, пола не осталось».

Писатель отпарировал:

— В басне это говорит ослица, обращаясь к мраморному бюсту… Что ж, пусть я буду бюстом.

Второй анекдот был о самой Виктории. Она отправилась в ложу графини де Арасена, чтобы поздороваться с этой дамой. Когда прозвенел последний звонок, возвестив о начале акта, она насмешливо бросила графине, указывая на ее мужа:

— Дорогая, я спешу удалиться: сюда идут подбашмачники.

— Вы разумеется, правы, — едко ответила графиня, — ведь с ним, кажется, идет ваш отец.

— Тут Виктория и прикусила язычок, — заключил Веларде, по всей видимости старавшийся отомстить этой мужеподобной особе за какую-то колкость.

— Вы так думаете? — возразил медик, он же литератор и светский человек. — Эта сеньора не спасует ни перед кем и ни перед чем. Больше всего она любит острить насчет бывших любовников своей матери. Я сам слыхал. Несколько лет назад она была неравнодушна к одному юнцу из разорившихся аристократов, и так как у ее мамаши в свое время был роман с его родителем, немало способствовавший разорению последнего, Виктория осведомилась у матери: «Послушай, мама, а этот юноша не доводится мне братом? Мне вовсе не хочется стать братоубийцей».

Эта циничная подробность пришлась собеседникам особенно по душе. Дон Пако Лесеа улыбался, явно считая, что подобное бесстыдство и есть настоящая норма поведения, эталон красивой светской жизни.

— Вы думаете, что Виктория лесбиянка? — спросил медика Киньонес с несколько неуместным педантизмом.

— Да это же очевидно! Она лесбиянка, и притом со стажем. Я часто вижу, как она прогуливается по улице под руку с молоденькой девицей, вызывающе поглядывая на окружающих.

Прозвучал звонок — начинался последний акт, и публика поспешила на свои места.

После спектакля Тьерри и молодой человек из посольства Соединенных Штатов вышли из ложи, сопровождая дам.

На Конче была белая театральная накидка, вышитая золотом и отделанная горностаем, на руках — белые длинные, по локоть, перчатки. Зрители со всех сторон кинулись поглазеть на нее — она, бесспорно, привлекала внимание. Подобное любопытство льстило Конче, но было ей уже не в новинку. Она привыкла к нему. Восхищение ее знатностью и красотой казалось ей вполне естественным и законным. В вестибюле дамы остановились. Заметив их, два лакея пробились сквозь толпу и, встав в дверях, выходивших на площадь Орьенте, выкрикнули:

— Вильякаррильо! Агиляр!

Обе пары выждали, пока подадут экипажи, и сели в них. Многие молодые люди с завистью поглядывали на Тьерри. А он отнюдь не упивался своим успехом — ему было грустно.

«Так всегда происходит в жизни, — думал он. — Люди считают, что, добившись определенной цели, они будут счастливы, но, достигнув желаемого, убеждаются, что опять не обрели счастья».

Эта общеизвестная печальная истина привела его в уныние, и Хайме решил, что, проводив Кончу, он непременно постарается разогнать тоску глотком чего-нибудь горячительного.

XXXIX

Весною несколько светских дам и кавалеров задумали устроить небольшое торжество в поместье их общего друга аристократа, расположенном в окрестностях Торрелодонес. Праздник давался в честь дочери одного испанского маркиза, вышедшей замуж за польского князя и приехавшей в Мадрид погостить у родителей. Устроителями приема были маркиз де Киньонес, Пепито Веларде и Альфредиссимо.

Княгиня была женщина с представительной аристократической внешностью, высокая, стройная, изящная и весьма образованная. Тьерри познакомился с ней в доме Кончи Вильякаррильо и разговорился о Нью-Йорке, где княгиня жила некоторое время. Хайме тоже получил приглашение на праздник.

Утром двадцать дам и кавалеров сели в поезд и отправились в Торрелодонес, а от станции до поместья добрались в экипажах. Поместье аристократа было обнесено глинобитной стеной, за которой раскинулись сосновая и дубовая рощи, огород и сады.