Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро - [22]
— С превеликим удовольствием.
— Но только в белоснежные ручки самой сеньориты, да? В ее ручки цвета слоновой кости, как и клавиши, которые они ласкают.
— Да, понимаю, как всегда.
— Как всегда? Что это значит?
— Неужели вы думаете, сеньорито, что это первое письмо подобного рода?
— Подобного рода? Но разве вы знаете, какого рода мое письмо?
— Конечно, как и письма других.
— Других? Каких других?
— Мало ли поклонников было у сеньориты!
— А! Но сейчас она свободна?
— Сейчас? Нет, нет, сеньор. У нее как будто есть жених, хотя, мне кажется, он только рассчитывает стать женихом… Может, она его хочет испытать, а может, это так, временный…
— Почему вы мне про него не сказали?
— Так ведь вы меня не спрашивали.
— Действительно. Все же вручите ей это письмо, и только в собственные руки, понимаете? Будем бороться! Вот вам еще дуро!
— Спасибо, сеньор, спасибо.
Аугусто ушел с трудом — туманный, буднично мелкий разговор с привратницей стал доставлять ему удовольствие. Разве это не способ убивать время?
«Мы поборемся! — говорил себе Аугусто, идя по улице. — Да, поборемся! Итак, у нее есть другой жених, кандидат в женихи?.. Поборемся! Militia est vita hominis super terram[6]. Вот и появилась цель в моей жизни, есть что завоевывать. О, Эухения, моя Эухения, ты должна стать моею! По крайней мере, моя Эухения, та, которую я создал, когда предо мной мелькнули ее глаза, пара звезд в моей туманности, да, эта Эухения должна стать моею; а та, у чьих дверей сидит привратница, пусть принадлежит кому угодно. Поборемся, и я возьму верх! Я знаю секрет победы. Ах, Эухения, моя Эухения!..»
И он очутился у дверей казино, где уже поджидал его Виктор, чтобы сыграть ежедневную партию в шахматы.
III
— Ты сегодня запоздал, Аугусто, — сказал Виктор, — обычно ты так пунктуален.
— Дела…
— Дела? У тебя?
— А ты думаешь, дела бывают только у биржевых маклеров? Жизнь гораздо сложнее, чем ты воображаешь.
— Ну, а я гораздо проще, чем ты думаешь.
— Возможно.
— Хорошо, твой ход!
Аугусто двинул на две клетки королевскую пешку; обычно он, играя, напевал отрывки из опер, теперь же он стал говорить про себя: «Эухения, Эухения, Эухения, моя Эухения, цель моей жизни, сладостный свет звезд-близнецов в тумане, мы поборемся! В шахматах царит логика, и, однако, сколько тумана и случайностей в этой игре! Да разве в самой логике нет случайного, произвольного? И разве появление моей Эухении не логично? Не задуман ли этот ход богами в их божественных шахматах?»
— Послушай, — перебил его мысли Виктор, — мы ведь условились не брать ходов назад! Тронул фигуру — ход сделан!
— Верно, условились.
— Если ты так пошел, то я съем твоего слона.
— И правда, все моя рассеянность!
— А ты не будь рассеянным. В шахматы играть — не каштаны жарить. Надо помнить: тронул фигуру — ход сделан.
— Да, сделанного не воротишь.
— Вот так-то. В этом педагогический смысл игры.
«Но почему нельзя быть рассеянным во время игры? — говорил себе Аугусто. — Наша жизнь — игра или нет? И почему бы не брать ход назад? Логика! Быть может, письмо уже в руках Эухении? Alea jacta est[7]. Взялся за гуж… А завтра? Завтра принадлежит богу! А вчерашний день — кому? Кому принадлежит вчера? Вчера — сокровище сильных! Священное вчера, субстанция нашего повседневного тумана!»
— Шах, — снова перебил его мысли Виктор.
— Правда. Посмотрим… Как же я допустил такой разгром?
— Рассеянность, как обычно. Не будь ты таким рассеянным, стал бы у нас одним из первых игроков.
— Скажи мне, Виктор, жизнь — это игра или рассеяние?
— Да ведь сама игра — не что иное, как рассеяние.
— Тогда не все ли равно, в чем его находить?
— Только в игре, в хорошей игре!
— А почему бы не играть плохо? Что вообще значит играть хорошо и играть плохо? Почему бы нам не двигать эти фигуры не так, как мы привыкли, а иначе?
— Потому что таков наш тезис, дорогой Аугусто. Ты сам мне объяснял это, великий философ.
— Хочешь, расскажу тебе новость?
— Говори.
— Но прояви удивление, дружище!
— Я не из тех, кто удивляется a priori, или заранее.
— Ну так слушай. Знаешь ли ты, что со мной происходит?
— Ты становишься все более рассеянным.
— Дело в том, что я полюбил.
— Ба! Это я и так знаю.
— Как ты можешь это знать?
— Очень просто, ты любишь ab origine, с самого рождения. У тебя врожденная влюбленность.
— Да, любовь рождается вместе с нами.
— Я сказал не любовь, а влюбленность. Ты мог и не сообщать мне о своей любви, я уже все знаю, знаю, что ты полюбил, или, точнее говоря, влюбился. Знаю это лучше, чем ты сам.
— Но от кого? Скажи мне — от кого?
— От кого же, как не от тебя.
— Да что ты! А пожалуй, ты прав.
— Я же говорил тебе. Она блондинка или брюнетка?
— По правде говоря, я и сам не знаю. По-моему, ни то, ни другое; скажем так, светлая шатенка.
— Высокая или нет?
— Тоже не припомню. Наверное, среднего роста. Но какие глаза, какие глаза у моей Эухении!
— Эухения?
— Да, Эухения Доминго дель Арко, проспект Аламеда, пятьдесят восемь.
— Учительница музыки?
— Она самая. Но…
— Да я знаком с нею. А теперь — еще шах!
— Но…
— Шах, я тебе сказал!
— Хорошо.
И Аугусто прикрыл короля конем. В конце концов он проиграл партию.
На прощанье Виктор положил ему руку, словно ярмо, на шею и прошептал на ухо:
Библейская легенда о Каине и Авеле составляет одну из центральных тем творчества Унамуно, одни из тех мифов, в которых писатель видел прообраз судьбы отдельного человека и всего человечества, разгадку движущих сил человеческой истории.…После смерти Хоакина Монегро в бумагах покойного были обнаружены записи о темной, душераздирающей страсти, которою он терзался всю жизнь. Предлагаемая читателю история перемежается извлечениями из «Исповеди» – как озаглавил автор эти свои записи. Приводимые отрывки являются своего рода авторским комментарием Хоакина к одолевавшему его недугу.
Своего рода продолжение романа «Любовь и педагогика».Унамуно охарактеризовал «Туман» как нивола (от исп. novela), чтобы отделить её от понятия реалистического романа XIX века. В прологе книги фигурирует также определение «руман», которое автор вводит с целью подчеркнуть условность жанра романа и стремление автора создать свои собственные правила.Главный персонаж книги – Аугусто Перес, жизнь которого описывается метафорически как туман. Главные вопросы, поднимаемые в книге – темы бессмертия и творчества.
Анархизм появляется во многих странах в период, когда интенсивное развитие капитализма в городе и деревне приводит к массовому разорению мелких ремесленников и крестьян. В большинстве стран влияние анархизма оказалось сравнительно недолговечным. Иное положение сложилось в Испании. На рубеже XX века анархисты в Испании продолжали проповедовать ложные идеи и активизировали метод индивидуального террора. О некоторых из наиболее нашумевших анархистских акций тех лет - убийстве премьер-министра Испании Кановаса дель Кастильо, взрывах бомб в Барселоне в здании театра и на улице во время религиозной процессии - Бароха рассказывает на страницах романа "Алая заря".
Чтобы правильно понять замысел Унамуно, нужно помнить, что роман «Мир среди войны» создавался в годы необычайной популярности в Испании творчества Льва Толстого. И Толстой, и Унамуно, стремясь отразить всю полноту жизни в описываемых ими мирах, прибегают к умножению центров действия: в обоих романах показана жизнь нескольких семейств, связанных между собой узами родства и дружбы. В «Мире среди войны» жизнь течет на фоне событий, известных читателям из истории, но сама война показана в иной перспективе: с точки зрения людей, находящихся внутри нее, людей, чье восприятие обыкновенно не берется в расчет историками и самое парадоксальное в этой перспективе то, что герои, живущие внутри войны, ее не замечают…
В издание вошли сочинения двух испанских классиков XX века — философа Хосе Ортеги-и-Гассета (1883–1955) и писателя Пио Барохи (1872–1956). Перед нами тот редкий случай, когда под одной обложкой оказываются и само исследование, и предмет его анализа (роман «Древо познания»). Их диалог в контексте европейской культуры рубежа XIX–XX веков вводит читателя в широкий круг философских вопросов.«Анатомия рассеянной души» впервые переведена на русский язык. Текст романа заново сверен с оригиналом и переработан.
Давно известно, что наши соседи-французы безнадежны, когда они принимаются судить о нас, испанцах. И зачем только они пускаются в разговоры об Испании! Они же ничего в этом не смыслят.К бесчисленным доказательствам подобного утверждения пусть читатель добавит следующий рассказ одного француза, который тот приводит как особенно характерный для Испании.
Твен с компаньоном берут напрокат комету сроком на несколько десятков лет и организуют космический круиз для всех желающих. Для удобства путешественников в хвосте кометы будут оборудованы 1 000 000 комфортабельных кают. О других подробностях готовящегося полета читайте в самом объявлении.
Перед Долли Фостер встал тяжёлый выбор. Ведь за ней ухаживают двое молодых людей, но она не может выбрать, за кого из них выйти замуж. Долли решает узнать, кто же её по-настоящему любит. В этом ей должна помочь обычная ветка шиповника.
На что только не пойдёшь ради собственной рекламы. Ведь если твоё имя напечатают в газетах, то переманить пациентов у своих менее достойных коллег не составит труда. И если не помогают испытанные доселе верные средства, то остаётся лишь одно — уговорить своего друга изобразить утопленника, чудом воскресшего благодаря стараниям никому дотоле неизвестного доктора Томаса Краббе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть о жизни Михаила Салтыкова-Щедрина. Анонимный перевод, распространяемый самиздатом.
Франсиско Эррера Веладо рассказывает о Сальвадоре 20-х годов, о тех днях, когда в стране еще не наступило «черное тридцатилетие» военно-фашистских диктатур. Рассказы старого поэта и прозаика подкупают пронизывающей их любовью к простому человеку, удивительно тонким юмором, непринужденностью изложения. В жанровых картинках, написанных явно с натуры и насыщенных подлинной народностью, видный сальвадорский писатель сумел красочно передать своеобразие жизни и быта своих соотечественников. Ю. Дашкевич.
В тридцать третий том первой серии включено лучшее из того, что было создано немецкими и нидерландскими гуманистами XV и XVI веков. В обиход мировой культуры прочно вошли: сатирико-дидактическую поэма «Корабль дураков» Себастиана Бранта, сатирические произведения Эразма Роттердамского "Похвала глупости", "Разговоры запросто" и др., а так же "Диалоги Ульриха фон Гуттена.Поэты обличают и поучают. С высокой трибуны обозревая мир, стремясь ничего не упустить, развертывают они перед читателем обширную панораму людских недостатков.
"Американская трагедия" (1925) — вершина творчества американского писателя Теодора Драйзера. В ней наиболее полно воплотился талант художника, гуманиста, правдоискателя, пролагавшего новые пути и в литературе и в жизни.Перевод с английского З. Вершининой и Н. Галь.Вступительная статья и комментарии Я. Засурского.Иллюстрации В. Горяева.
Основным жанром в творчестве Г. Манна является роман. Именно через роман наиболее полно раскрывается его творческий облик. Но наряду с публицистикой и драмой в творческом наследии писателя заметное место занимает новелла. При известной композиционной и сюжетной незавершенности новеллы Г. Манна, как и его романы, привлекают динамичностью и остротой действия, глубиной психологической разработки образов. Знакомство с ними существенным образом расширяет наше представление о творческой манере этого замечательного художника.В настоящее издание вошли два романа Г.Манна — «Учитель Гнус» и «Верноподданный», а также новеллы «Фульвия», «Сердце», «Брат», «Стэрни», «Кобес» и «Детство».