Миг жизни - [27]

Книга была об античных философах. Наткнулся на нее Рыжов в библиотеке случайно, когда сдавал очередной зарубежный детектив. Видит — лежит в стопке сверху. Почти что новая. И надпись золотым по зеленому ледерину: «Античная философия. Фрагменты и свидетельства».

Что-то потянуло его к этой книге. А что — и сам не знал. Взял ее, и сразу показалась она ему очень нужной и дорогой. Будто только что снял со станка, прямо из-под резца, готовую деталь. Тяжеленькую, теплую. Приятно держать. Или остывающий сварной шов погладил. Еще горячий, пахнущий дымком и разогретым металлом. Но терпеть можно. Такой же тяжелой, горячей и значительной казалась книга о древних мудрецах.

И теперь, не понятый Татьяной, уходил Рыжов в другую комнату, прижав книгу к груди и испытывая острое желание читать малопонятное, но притягивающее, будто в книге этой содержалась главная тайна его жизни.

«А как говорят некоторые, в том числе поэт Херил, он же Фалес, первый сказал, что души людей бессмертны… А выйдя из дому в сопровождении старухи, чтобы наблюдать звезды, упал в яму, и когда он заплакал, старуха сказала ему: не будучи в состоянии видеть то, что у тебя под ногами, ты, Фалес, думаешь познать то, что на небе…»

Удивила фраза старухи Рыжова, даже вроде как просветлила душу.

«Свой человек», — подумал, он про Фалеса.

И бывает же так! Эта книга попалась ему в руки в тот самый момент, когда в душу все чаще стала наведываться тоска не тоска, а так, что-то непонятное, будто ощущение потерянности.

Работал Рыжов сварщиком в монтажно-наладочном управлении. Сокращенно МНУ. Вечный сварочный загар, щемящая боль в глазах от нахватанных сварочных зайчиков, прожоги одежды и точечные желтоватые подпалины кожи на руках от брызг расплавленного металла, едкий, першащий запах дыма, змеиное шипение сварочной дуги, звонкие удары металлического молотка, отбивающего шлак, — все это сопровождало его изо дня в день, из недели в неделю, из года в год.

Работник он был особенный. Простую, несложную работу не любил. Оттого, видно, сварные стыки, которые, были на легких прямых участках трубопроводов, варил неохотно, порою делал работу с браком и подолгу переваривал, нервничая и злясь.

Но если стык выходил позаковыристее, в труднодоступном месте, где чуть ли не вверх ногами надо сидеть в густом переплетении холодных труб, и электрод изгибать дугой, и зеркало подставлять с другой стороны, чтобы виден был шов, варить по отражению, и при этом заварить так, чтобы ни одной шлачины, трещины или поры на рентгеновском снимке, — тут уж Рыжов был незаменим. Но такие сварные швы не всегда идут. Работа сварщика только из них не состоит. В большинстве случаев все надо делать сплошняком. Как говорится, не одни лишь трудности преодолевать, но и терпеливо сопеть в череде буден. И потому выходило в целом, что работник Рыжов однобокий и в некотором роде капризный. Во всяком случае, так считал мастер. И на зарплате это сказывалось. Больше двухсот рублей в месяц не выходило. У других же, кто не брезговал любой работкой и хватал все подряд, переваливало за триста пятьдесят.

Но Рыжов был не в обиде, хотя неудовлетворенность испытывал.

А Татьяна между тем нет-нет да кольнет мужа:

— Что ты, Рыжов, закис на двухстах рублях-то? Десять уж лет варишь…

— Всех денег не заработаешь, — огрызался он, — а если захочу, так сворочу…

— Слабо! — подначивала Татьяна.

Недоволен был собой Рыжов. Не утешало и понимание, что сплошь трудной работы не бывает. Полосами жизнь идет…

Пытался Рыжов запить. Но водка впрок не шла. Выпивши, он сильно бледнел, рвота выворачивала нутро. На другой день мучила головная боль. Рыжов решил по этому делу обратиться к врачу.

Приходит и говорит:

— Болею я, доктор.

— На что жалуетесь? — спросила пожилая, с темным морщинистым лицом докторша.

— Да вот… Как выпью — худо становится… А другим — хоть бы хны.

Докторша неожиданно широко улыбнулась. Белозубая улыбка ее на фоне темного морщинистого лица показалась Рыжову какой-то новой.

— Первый такой больной, — сказала она, — другие хотят отучиться от алкоголя, а этот просит, чтоб научила… Милый мой! Разные люди… Для одних водка яд сразу — человек бледнеет, рвота… Это ваш случай… Другим тоже яд, но замедленного действия, а сразу после выпивки воспринимается как углеводная пища. Лица у таких краснеют до синевы — и вроде никакого вреда. Но и для них плохо. А вам сам бог не велел…

Рыжов ушел от врача удрученный. Нет, мол, страдающему человеку средства для успокоения.

Как раз в эту пору смутного состояния души попалась на глаза Рыжову «Античная философия». Словно бы подсунули ему эту книгу. Вот ведь штука!

А когда он прочел: «Аристотель сказал: все это послужит на пользу тем, кто относится со вниманием к искусству наживать состояние. Когда Фалеса попрекали его бедностью, поскольку занятия философией никакого барыша не приносят, Фалес, предвидя на основании астрономических данных богатый урожай оливок, еще до истечения зимы скупил за небольшую сумму маслобойни в округе. Когда наступило время сбора оливок, начался внезапный спрос со стороны многих лиц. Фалес стал сдавать на откуп маслобойни за ту цену, которую хотел. Набрав таким путем много денег, Фалес доказал, что и философу при желании разбогатеть нетрудно, только не это дело составляет предмет его интересов…» — по сердцу пришлись Рыжову эти слова.