Миг жизни - [26]

В это время инженер-капитан первого ранга Скиба как-то очень торопливо вышел из кают-компании. Всё лицо его и лысина были густо-красными, и длинные белокурые волосины на темени стали заметнее.

Кешка мигом оценил ситуацию и выскочил из приемной, оставив любимого бригадира один на один с руководством.

Скиба крепко взял Перцева за плечо, и они вошли в соседнюю с кают-компанией свободную рабочую каюту, где были только рундук и приваренный к палубе металлический письменный стол.

— Что же ты?! — запальчиво спросил Скиба, глядя на Перцева налитыми кровью, странно не защищенными глазами, какие Перцев никогда раньше не видел у начальника завода. — Что же ты так подвел меня?! Я же тебе сказал… Мы же говорили…

Перцеву было неловко и за себя, что как бы подставил уважаемого человека под удар, но больше за самого Скибу, который потерял вдруг начальственную строгость и теперь вот стоит и вроде унижается перед своим бригадиром.

Перцев тоже покраснел лицом и виновато смотрел в глаза Ивану Васильевичу, будто сейчас только понял, что получилось нехорошо.

Но в душе вместе с тем он ощущал и очень твердое, четкое чувство правоты, которое, словно арматура бетон, делает человека сильным и бесстрашным.

И потому дахлынувшее легкое удивление заполнило душу Перцева, и он подумал про себя: почему же это он молчит? Ведь он прав… И слова Скибы перестал слышать, а так что-то, будто ветер обдувает гору или волны бьются о берег.

— Я, Иван Васильевич, — сказал Перцев спокойно, и Скиба сразу замолчал и с выражением крайней заинтересованности стал слушать, — такое решение сразу принял: делать! Да только вы не дослушали, когда я докладывал, воротясь с дока. Не стали вы слушать.

— Да-да-да… Не стал, — растерянно проговорил инженер-капитан первого ранга и тут увидел своего лучшего бригадира будто впервые, как бы всего заново, окинул взглядом с головы до ног. И огромным он ему показался — этот Михайло Перцев. Великаном… Все умеющим, все могущим волшебником…

А в себе ощутил нахлынувшую усталость и, сгорбившись, отошел к иллюминатору. Глянул в него на акваторию завода. Там, на фоне зеленоватой воды, ярко-красного цвета командирский катер шел малым ходом в сторону выхода из губы, и голубой дымок выхлопа на корме рассеивался сизоватым туманом, прикрывая собою расширяющийся пенистый след.

А дальше, у береговой линии, — корабли. Его корабли! И его люди трудятся там. И вот он, Мишка Перцев… Нет уж!.. Михаил Иванович Перцев, лучший его бригадир, крепкая душа, — среди них.

И странное дело! Иван Васильевич вдруг повеселел, повернулся к Перцеву и с ироническим блеском в глазах хотел что-то сказать, но вместо этого расхохотался весело и задорно. Перцев тоже рассмеялся. Чувство начальника завода передалось и ему.

А Скиба подошел к бригадиру, обнял его за плечи и в этот миг почувствовал, что молодая, упругая сила и уверенность стоящего перед ним рабочего парня как бы передаются ему, умудренному жизнью, но изрядно уставшему человеку.

— Ну что же, — сказал инженер-капитан первого ранга, — смотри, Миша, не подведи!

— Не подведу, Иван Васильевич, будьте уверены! — с благодарным чувством сказал Перцев и, все еще смущенный, вышел из каюты.

СВАРЩИК РЫЖОВ

Когда Татьяна, работавшая ткачихой на фабрике, вернулась со смены домой, муж ее, Александр Захарович, которого она привыкла звать просто по фамилии — Рыжов, и четырехлетний сынишка Петька возлежали на красном ковре.

Подперев голову руками, Рыжов выразительно читал лежавшую рядом, книгу, а Петька завороженно слушал.

Татьяна залюбовалась картиной. А больше всего малышом.

«Какая кроха, а что-то себе понимает», — подумала она.

Муж и сын не замечали ее. Татьяна тихо стояла у раскрытой двери, прислушиваясь к чтению.

— «И согласно некоторым… — читал Рыжов. Голос его был прочувствованный, выразительный, с назидательной интонацией. Видно было, что он не просто читает, а как бы впитывает текст, — …он не оставил никакого сочинения… Каллимах же знает, что он открыл Малую Медведицу, о чем сообщает в ямбах так, — говорили, что он указал созвездие Повозки, руководствуясь которым плавали финикияне…»

«И впрямь дивное дитя!» — удивлялась Татьяна, глядя на сына и не отреагировав на текст.

И вдруг расхохоталась.

Малыш вскочил и с радостным визгом побежал к матери.

Рыжов-отец сел на ковре и виновато уставился на жену.

Татьяна все еще смеялась, прижимая к себе сына, а сама думала, глядя на мужа, какой он у нее невидный, низкорослый, тщедушный, рыжеватенький. Лицо круглое, плоское, густо загорелое от сварки. Глаза вот только большущие, серые, и высокий задумчивый лоб…

Сама-то она другая — крупная, раздалась после замужества и превратилась в дородную русскую женщину.

И не то чтобы с некоторых пор стала Татьяна стесняться мужа. Пожалуй, этого не было. Но досаду частенько ощущала. Особенно когда невзначай кто из подруг скажет про Рыжова насмешливое слово.

— Вот читаю про Фалеса Милетского, древнего человека… Ученый, шибче некоторых теперешних, — сказал Рыжов виновато.

— Какого еще Фалеса? — разочарованно спросила Татьяна.

Понял Рыжов, что не принята женой его увлеченность, встал с красного ковра и ушел в другую комнату, захватив книгу.