Миг власти московского князя - [5]
Воевода привык спать мало и даже после очень непродолжительного, но всегда крепкого сна вставал бодрым и полным сил. Вот и в это утро устроившийся на ночевку в небольшом шатре рядом с санями, на которых были уложены боевые доспехи дружинников, Егор Тимофеевич пробудился еще до утренней зари. По своему обыкновению, он проверил, исправно ли несут службу гриди, выставленные для охраны растянувшейся по дороге дружины, и, удовлетворенный увиденным, отправился к сотнику Никите.
Оказалось, что сотник уже и сам на ногах, и его люди готовы отправиться вперед, чтоб еще раз удостовериться, что в заснеженном лесу дружина не сбилась с пути. Егор Тимофеевич одобрил расторопность Никиты, и тот, получив приказ воеводы, с десятком дружинников поспешил по дороге, ведущей к Москве.
К тому времени, как ночная темнота под натиском белого марева отступила в глубину леса, Никита вернулся и, не скрывая радости, сообщил воеводе, что, как он убедился, цель их совсем близка.
Подгоняемые желанием как можно быстрее добраться до места, до теплых домов и сытной еды, дружинники бодро двинулись в путь, и уже в скором времени передовой отряд оказался на опушке леса. Никита, переглянувшись с воеводой, который ехал с ним рядом, развернул своего коня и, приподнявшись в стременах, замахал рукой. Князь, почти не отрывавший острого взгляда от головы колонны, сразу же заметил этот знак и мимо расступавшихся перед ним дружинников погнал коня вперед.
— Смотри, Михаил Ярославич, вон она, твоя Москва! — в то время, когда князь поравнялся с ним, сказал Егор Тимофеевич и указал на дымки, поднимавшиеся вдалеке за широким заснеженным полем.
— Москва… Москва… Москва… — эхом пронеслось долгожданное слово по всей цепи, докатившись до обоза.
— За полем — река большая, почитай, как Клязьма будет. А вон там, вдалеке, на взгорке, видишь, князь, темная полоса? Так это детинец[12], — объяснял со знанием дела Никита. — Надо нам теперь к переправе идти…
— Зачем переправу искать, время зря терять? По льду пройдем, — перебил его подоспевший сотник Василько.
— Больно ты прыток. Запамятовал, видно, что стало с псами–рыцарями, которых князь Александр под лед отправил? — сказал поучительно воевода нетерпеливому молодому сотнику.
— То ж рыцари. У них доспехи тяжелые. Да к тому же по весне дело было. А мы и так пройдем, в этот раз не одну реку уже миновали, — твердил Василько упрямо.
Князь, из‑под ладони внимательно разглядывая едва–едва открывавшийся вдали городок, с интересом прислушивался к беседе, что шла за его спиной.
— Видать, рановато тебе сотню доверили, — недовольно пробурчал Егор Тимофеевич, но продолжал наставлять не слишком опытного и горячего сотника. — То не реки — речушки да ручейки были, еще морозы настоящие не грянули, а они уж едва ли не до дна промерзли. Ну а ежели бы кто ненароком провалился под лед, то беды особой на мелководье не случилось. А здесь, Никита говорит, вода большая. По нынешней гнилой зиме навряд крепкий лед на ней встал. Значит, поспешность наша лихом может обернуться. Да и зачем спешить? Чай, не гонится за нами никто. По своей земле идем. Суета княжеской дружине не к лицу будет. Неужто не понимаешь? — добродушнее закончил свое поучение воевода, видя, что сотник согласно закивал.
— Да что ее искать, переправу‑то, — проговорил весело Никита, — вон, по левую руку за холмом луковка церкви Николы Мокрого виднеется, как раз напротив и переправа, местным людом проложенная. Я вот там и проезжал. К переправе через город ведет главная дорога, ее московиты Великой называют.
— Ты смотри‑ка, во Владимире тоже такая улица имеется, — заметил с удивлением Василько.
— А то я не знаю. Думаю, что в любом, даже малом городишке самую большую улицу так и называют, — ответил ему Никита.
— Что зря разговоры разговаривать и на месте топтаться. Все уж и так ясно — идем к городу, — прервал беседу князь.
Дружина, получив приказ и развернув княжеский стяг, продолжила путь, держа направление на видные издалека церковные маковки, и спустя малое время кони ехавших впереди дружинников ступили на наезженную дорогу. Как и та дорога, по которой они пробирались, подчас увязая в сугробах, эта тоже была занесена снегом, но слой его был гораздо тоньше, и под ним лежал крепкий наст, укатанный санями и утоптанный сотнями копыт. Теперь дело пошло гораздо быстрее, хотя путникам стал мешать налетевший откуда ни возьмись ветер, который так и норовил сыпануть им в лицо горсть колючей снежной крупы.
Вскоре, миновав поле, всадники добрались до переправы через реку, которая оказалась далеко не такой широкой, как говорил сотник. Путь к переправе пролегал по дну неширокого пологого овражка, где они неожиданно для себя увидели препятствие. Подступы к переправе, отмеченной на льду вешками, оказались перегорожены стволами деревьев, уложенными по всем правилам — макушками к противнику. За этим укреплением виднелись головы нескольких дюжих молодцов.
— Эй, кто такие будете? — раздался из‑за завала громкий голос, в котором опытный воевода не уловил ни тени испуга или смущения.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.
Произведения, включённые в этот том, рассказывают о Древней Руси периода княжения Изяслава; об изгнании его киевлянами с великокняжеского престола и возвращении в Киев с помощью польского короля Болеслава II ("Изгнание Изяслава", "Изяслав-скиталец", "Ha Красном дворе").
Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.
Время правления великого князя Ярослава Владимировича справедливо называют «золотым веком» Киевской Руси: была восстановлена территориальная целостность государства, прекращены междоусобицы, шло мощное строительство во всех городах. Имеется предположение, что успех правлению князя обеспечивал не он сам, а его вторая жена. Возможно, и известное прозвище — Мудрый — князь получил именно благодаря прекрасной Ингегерде. Умная, жизнерадостная, энергичная дочь шведского короля играла значительную роль в политике мужа и государственных делах.
О жизни и деятельности одного из сыновей Ярослава Мудрого, князя черниговского и киевского Святослава (1027-1076). Святослав II остался в русской истории как решительный военачальник, деятельный политик и тонкий дипломат.