Миг власти московского князя - [23]

Егор Тимофеевич раньше часто мечтал о том, как, оставив службу, вернется в Переяславль и заживет в свое удовольствие с любящей его женой и в окруже­нии заботливых детей. Однако навестить семью ему удавалось нечасто, и со временем он заметил, что же­на не бросается, как бывало прежде, ему навстречу, не целует, не обнимает горячо, не радуется привезен­ным подаркам, а смотрит исподлобья, холодно. Из не­когда пригожей худенькой девушки, с которой его свели отец с матерью, она превратилась в толстую сварливую бабу.

Оказалось, что и дети выросли без него. Не ластят­ся к отцу, не просят рассказать о том, что он видел, где был, как когда‑то делал это старший сын, Андрей, ко­торый уже не первый год служил службу в княжеской дружине.

Дочки погодки думали теперь лишь о женихах, ис­кать которых, по мнению жены, следовало только сре­ди богатых и знатных, а их, как известно, на всех не хватает. А поскольку Егор Тимофеевич ничем здесь по­мочь не мог — да, к своему удивлению, почему‑то и не хотел, — то дочери также глядели на него холодно, а иногда и с плохо скрываемой злостью, которая дела­ла их миловидные лица уродливыми.

Младший сын, вместо того чтобы биться со сверст­никами на деревянных мечах да стрелять из лука, на­бираясь мастерства и силы, проводил дни в обществе каких‑то теток и старух, которыми был полон дом и которые, как утверждала жена, пытались исцелить не только ее, но и мальчика от каких‑то тяжелых неду­гов. Воевода же, несмотря на несколько ранений, все еще обладавший немалой силой и крепким, как у мо­лодого, телом, заметил у сына только один недуг — не­умеренность в еде.

Однажды, найдя среди какого‑то старья деревян­ный меч Андрея, он даже попытался обучить сына ис­кусству владения этим оружием. Однако из такой за­теи ничего не вышло. Дебелый отрок с красными пух­лыми щеками столбом стоял посреди заснеженного двора, неуклюже взмахивая мечом, когда растрепан­ная простоволосая жена с истошным криком выскочи­ла на двор и поспешно увела его. Неделю до отъезда Егора Тимофеевича она отпаивала сына какими‑то снадобьями, громко причитая, что муж хотел уморить ее кровиночку.

Эта поездка надолго запомнилась Егору Тимофее­вичу, и потому, даже если иногда возникала возмож­ность навестить семью, он без малейшего сожаления оставался с дружиной.

После гибели Андрея он был в этом доме всего раз. Тогда, сам чудом уцелев и зная о том, что Переяславль не миновала горькая участь нашествия, Егор Тимофее­вич, забыв обиды, спешил к семье, чтобы узнать, живы ли, помочь, если в том будет нужда.

Усадьба его хоть и была разграблена погаными, но большая ее часть уцелела после пожара, а сгоревшее можно было легко восстановить. Главное — все оста­лись целы и невредимы.

Ему казалось, что постигшее всех несчастье должно что‑то изменить в их отношениях, и воевода был горь­ко разочарован, увидев, что даже общая беда не смогла сплотить семью. Помянув старшего сына, он без сожа­ления покинул Переяславль и отправился во Влади­мир, где новый великий князь собирал под свое крыло всех, кто остался жив.

Добрые семейные отношения, о которых когда‑то мечтал воевода, он увидел в доме московского посадни­ка. Увиденное разбередило душу старого воина. Толь­ко сейчас, добравшись до крылечка своего нового жи­лища, он понял, насколько одинок. С нежностью он потрепал гриву немолодого коня, который, будто по­няв, как тяжело его хозяину, потянул свою морду к бо­родатому лицу. Воевода похлопал гнедого по загривку и отдал поводья холопу.

В доме печь была жарко натоплена. Воевода снял свиту и улегся на лавку.

Обычно едва он успевал закрыть глаза, как момен­тально засыпал, проваливаясь в темную пустоту, но сейчас уснуть не смог. Он поднял веки, тупо погля­дел на низкий потолок и зажмурился, надеясь, что уж на этот раз уснет. Но вместо черной пустоты перед гла­зами замелькали знакомые лица, послышались воз­бужденные голоса и удары мечей.

Воспоминания, которые, как ему казалось, были запрятаны в самые глубокие тайники его памяти, воз­никли перед ним.

Из последних сил воевода старался не пустить их в сегодняшний день, но, пролежав некоторое время с закрытыми глазами, в конце концов понял, что сон к нему почему‑то не идет. И, поняв это, он уже больше не ждал сна, а неохотно, словно подчиняясь неведомой силе, погрузился в тяжелые воспоминания.

«Может, этого требуют те, о ком я старался не ду­мать, не бередить свою душу, жалеючи себя? Но так, наверное, нельзя, — решил он. — Надо их помнить, чтобы они жили хотя бы в памяти тех, кто обязан им своей жизнью».

Егор Тимофеевич положил руки под голову и ниче­го не видящими глазами уставился в темный потолок.

«Помнит ли Андрея кто‑нибудь, кроме меня? — спросил он себя и сам себе ответил: — Может быть, только мать его, да и то сомнения в этом берут. А те, с кем он в одной дружине был, едва ли не все голову на Сити сложили. Князь Михаил, может, еще помнит, все‑таки детство их вместе прошло…»

Слабая улыбка тронула губы воеводы, когда он пред­ставил, как его Андрей играет с княжеским сыном.

Андрей был не только старше Михаила почти на три года, но гораздо сильнее и выше его на голову. Он уже без чьей‑либо помощи взбирался на коня, хорошо умел управляться с деревянным мечом, легко крутил детскую палицу и метко стрелял из лука, и хоть был еще мал, но с ним не гнушались меряться силой и отро­ки княжеской дружины. Они, правда, слегка подыг­рывали ему, но вида не показывали, чтобы не обидеть маленького отважного воина.