Миг столкновения - [58]

Не могу отделаться от ощущения, что я – уже не та Виви, какой была несколько дней назад. Не знаю, как вести себя в новой версии. Только одно знаю: возврата к мечтам и вариантам не будет. Я получила ответ. Не тот, который хотела.

Не скажу, что ненавижу Джима Буковски, потому что вообще стараюсь не впускать ненависть в свою жизнь. Потому что… вы и сами знаете, какое ощущение возникает воскресным вечером, ну, когда возвращаешься к действительности, понимаешь, насколько плохо распорядилась свободным временем, не сделала домашнее задание, а завтра, и послезавтра, и послепослезавтра надо рано вставать в школу, и вообще… Что ж, очень надеюсь, теперь это чувство будет преследовать Джима Буковски всю оставшуюся жизнь. Но чтобы ненавидеть… Нет.

Звонят в дверь. Плетусь открывать – мама ненадолго отлучилась. На пороге стоит офицер Хайаши, в форме, с серьезным лицом, весь из себя деловитый, будто по вызову явился.

– Ты не была на завтраке.

Таращу на него глаза.

– Может, тебя кто обидел? Кого арестовать?

А вот это неплохая идея.

– Будете в Беркли – можете арестовать моего отца на том основании, что он – хорек вонючий, меня знать не желал и сам факт моего существования его бесит.

– Тут скорее в слабоумии надо обвинять.

Офицер Хайаши супит брови – точь-в-точь сторожевой пес, только зарычать осталось. Сейчас посочувствует, скажет, что от таких дочек только кретины отказываются. Но Хайаши суровеет лицом.

– Жизнь есть жизнь. Придется смириться.

Смириться? И только-то? Почему мне раньше не посоветовали? Уж я бы смирилась! Ладно, еще не поздно. Прищуриваюсь.

– А у вас-то у самого дети есть?

Хайаши пропускает вопрос мимо ушей, разворачивается.

– Тебе надо подзаправиться и проветриться. Нечего торчать в четырех стенах.

И он уходит прежде, чем я соображаю сказать что-нибудь примирительное. Поэтому я громко хлопаю дверью и варю себе черный-пречерный кофе. Изо всех сил шурую поршнем френч-пресса.

– Ты в кухню спустилась? Вот и умница, – говорит мама, входя, позвякивая ключами.

Кажется, сегодня третий день с поездки в Беркли.

– Помнишь, Вив, сегодня должны были доставить твой подарок? Вот его и доставили.

Поднимаю взгляд над кофе. Мама так и стоит в дверном проеме, из-за стола не видно, что она прячет за спиной. Вдруг мама наклоняется, и я слышу легкое царапанье, топот маленьких лапок.

В кухню врывается, точнее, вкатывается белый, пушистый комок, не больше круглой булки. Крохотные коготки клацают по полу. Нет, это не собака – это любовь с первого взгляда. Лишаюсь дара речи.

– Она правда моя?

Хватаю собачку, такую теплую, такую непоседливую.

У нее еще и по розовому банту на каждом ухе завязано.

– Она – моя, мам?

Я начала мечтать о собаке раньше, чем понимать слова, и уж точно раньше, чем говорить. Считается, что человек не помнит себя в раннем детстве; а я вот отлично помню, как ехала в коляске и показывала на всех собак, что попадались по пути, как отчаянно и безнадежно пыталась внушить маме простую мысль: мне необходимо одно из этих созданий.

– Да, она твоя. Ее хозяйка перебралась в дом престарелых, и о собачке больше некому заботиться. Ее зовут Сильвия.

– Сильвия, – шепчу я.

Конечно, она – Сильвия, точная Сильвия. Дерзкая и невинная; с виду, за счет белой/седой шерсти, пожилая, но юная душой. Сильвия, не теряя времени, принимается лизать мне шею. Будто плюшевая игрушка ожила, чтоб я была не одна в своей тоске.

– Вив, – продолжает мама уже без улыбки. – Отныне Сильвия принадлежит тебе, и ты несешь за нее ответственность. Кроме тебя, у этой собачки никого нет. Если по какой-то причине ты не выполнишь свои обязанности хозяйки, я не стану выполнять их за тебя. Я не стану ни кормить Сильвию, ни выгуливать. Договорились? Ты все поняла?

Прищуриваюсь. Умная все-таки женщина моя мама.

Иногда мне кажется, мама просто не знает, что со мной делать. У нее, вместо нормальной дочери, кружащийся дервиш; лучшее, что ей остается, подготовиться к урагану. Я отлично поняла, какой посыл мама вкладывает в эту собаку: не вздумай сбежать, не вздумай снова загреметь в больницу. Теперь от меня зависит живое существо – вот эта крохотная, ни в чем не повинная собачка, что старательно вылизывает мне уши своим розовым язычком.

– Договорились, мам.

Конечно, это поводок, хоть и в подарочной упаковке; только знаете что? Я его приму и даже надену, вот.

– Я все поняла.

Сильвия уже в моей спальне, обнюхивает кровать, знакомится с плюшевыми зверями, укладывается среди них. Я тоже укладываюсь, нос к носу с Сильвией. Как хорошо иметь друга, который никогда не трындит и не дает советов. Сильвия уже заснула, дыхание у нее горячее-горячее, будто в моей постели завелся пушистый огнедышащий дракончик. При стуке в парадную дверь Сильвия вскакивает, негромко тявкает. Если это снова Хайаши, меня нет дома.

Приближаются мамины шаги, распахивается дверь спальни.

– Вив, к тебе Джонас пришел.

В моих глазах читается: «Ну и что?» Потому что я показываю характер, а кому не нравится, тот может не смотреть. Потому что я хочу уйти в себя, и, кроме Сильвии, туда никому нельзя.

– Вив, спустись.

Мама имеет в виду: спустись, не будь такой неблагодарной, Джонас за тобой в Кловердейл мотался, он тебя любит, он не виноват, что тебе все врагами кажутся. Он-то не враг. Только мне неохота краситься. Плевать, что Джонас увидит меня без макияжа. Обычно я к таким вещам очень щепетильно отношусь, но сейчас сил нет быть его Виви; только не сегодня. Так что пусть знает: у меня ресницы на самом деле светло-каштановые, а не густо-черные, щеки – бледные, а не румяные. Беру на руки Сильвию, устраиваю поудобнее. Ей хорошо у меня на руках, шарику моему пушистенькому.