Миг единый - [10]

— С кем же это она целуется? — настороженно спросила та.

— Да вроде бы с Димкой из соседнего подъезда… Константина Семеновича сынок, начальника литейного…

— Ну, с ним пусть целуется, — спокойно сказала Лидия Степановна. — Может, в дом приведет.

— А если не приведет? — спросила Тамара Савельевна.

— Все равно пусть целуется. Женщина молодая, энергичная. Ей надо. А то еще как жизнь у нее сложится. А ты отойди от окна, не стой, не завидуй!

— Я свое отзавидовала, — рассмеялась Тамара Савельевна.

— Ну, не скажи, — хитро усмехнулась Лидия Степановна, — на тебя еще кое-кто и заглядывается… Ничего ведь она еще, как считаешь, однокашничек?

— Ничего, — улыбнулся я.

— Ну вот, — согласно кивнула Лидия Степановна и тут же опять заговорила резко: — Чтобы с твоей лирикой покончить, я тебе по-честному скажу: нам оглядываться некогда. Мы всю жизнь как заведенные, и если в бытье каждого влезать, то ни черта и разобрать в этой жизни не сумеешь… Вон у меня что ни день, то проблема. Сейчас с лабораторией расхлебываюсь, и получается: двадцать процентов работников вкалывают, а остальные за их счет живут. Я бы эти двадцать и оставила, зарплату бы им повысила за счет остальных. У меня бы эта лаборатория миллиарды заводу дала. А я ни одной бездельной единицы уволить не могу. И все, понимаешь, из-за таких, как ты, лириков. Больно много всяких переживальщиков стало, ой как за казенный счет попричитать любят. А какие бы у нас с тобой переживания ни были, все равно их ветром разнесет, ничего от них не останется… Вон, — кивнула она в сторону окна, — завод останется, цехи останутся, все, что настроили, останется.

— Ну, уж ты, матушка! — с усмешкой протянула Тамара Савельевна. — Эка хватила! Да никакие твои цехи не останутся. Отработают свое, да и снесут их, другие поставят. На нашей-то памяти сколько их посносили да машин новых навезли. Техника быстрее человека старится, а сейчас-то особенно…

— Так что же тогда останется? — вызывающе спросила Лидия Степановна.

— А дети останутся, — певуче сказала Тамара Савельевна, — внуки останутся, ну и души в них наши… если они есть, конечно, души-то.

— Э-э-э, да что с вами спорить, — махнула рукой Лидия Степановна, — давайте еще по маленькой.

Мы выпили, и Лидия Степановна повернулась теперь к Тамаре Савельевне и заговорила о делах своих в лаборатории:

— Ты бы посоветовала мне, сама вон как своих держишь.

И стала объяснять ей какие-то подробности своего дела, и Тамара Савельевна ей отвечала, некоторое время я следил за их разговором, потом перестал понимать его, они увлеклись и будто забыли обо мне. Я встал, подошел к балконной двери и увидел Зинаиду, стоящую под широкой, развесистой липой в обнимку с высоким парнем, моросил мелкий дождь, он шуршал по листве, но, наверное, эти двое не замечали его, запах влажной свежести втекал в приоткрытую дверь… И я вспомнил кухню в нашем деревянном домишке, вспомнил, как собирались в ней в день получки мужчины, покупали поллитровку, устраивали совместный ужин и, немного выпив, пели: «Стаканчики граненые упали со стола, упали и разбилися…», и более всех старался рыжий немец Вальтер, у него был хороший голос, но он безбожно перевирал слова, а потом жаловался, что совсем не понимает этой песни, просил, чтобы пели: «Белая армия, черный барон…» Выпив еще, они начинали спорить, и спорили о том же, о чем только что рассуждали Лидия Степановна и Тамара Савельевна: что останется после них, — и Степан Трофимович говорил — останутся цехи, заводы, домны, недаром же их строят, а немец Вальтер и мой отец все норовили объяснить что-то о душе… Извечен этот бесхитростный спор, и всегда, наверное, люди искали и будут искать в нем простые и ясные ответы… Целовалась Зинаида под липой с высоким парнем, и шел мелкий, неторопливый дождь.

ПУСК Повесть первая

1

Когда она сказала по телефону, что будет ждать у входа в телецентр, Николай Васильевич удивился — они никогда там прежде не встречались; он забеспокоился и спросил: «Почему?» Тоня объяснила — телевизионники готовят передачу с участием шефа, она должна отвезти им кое-какие материалы. Тоня тут же пожаловалась на усталость, Николай Васильевич ответил, что обязательно заедет, и едва опустил трубку, как представил: заберет ее в машину, они вместе отправятся к ней на квартиру в юго-западную часть Москвы, так что ехать придется через весь город. Остаток рабочего дня прошел напряженно, пришлось созвать два коротких совещания, подписать множество бумаг — все они были срочные, а Николай Васильевич в полночь уезжал из Москвы на несколько дней, он работал усердно, и рядом с этим усердием в нем сосуществовало радостное ожидание встречи.

Погода стояла скверная даже для конца октября, осень пришла сразу мокрая, холодная, дожди шли нудные, а потом подсыхали крыши, в небе образовывались просветы, но солнце так и не выглядывало, и снова шли дожди, поэтому, когда она сказала: «Давай немного побродим в парке», он поежился. Зачем идти в сырые аллеи, когда можно сесть в теплую машину и ехать, но она настояла; они вошли в парк, миновав старинный одноэтажный дворец; Николай Васильевич сразу удивился, как в парке хорошо и тихо.