Мифы, предания и сказки фиджийцев - [7]

О Нгау Блай замечает, что это прекрасный цветущий остров, с ухоженными кокосовыми рощами. Жители острова махали ему с берега белой тапой, и он заметил, что они носят на голове некое подобие белых тюрбанов. Блай обратил внимание на курчавые волосы туземцев и неестественно черный цвет кожи многих. Последний он справедливо связал с обычаем чернения кожи, известным ему по Тонга, тем более что "в тех пирогах, отплывших от острова... были туземцы с цветом кожи более светлым, чем у отахеитян" (цит. по [85, с. 172]).

Возможно, что до второго путешествия Блая острова Фиджи были увидены Оливером[5] — офицером, плывшим на судне "Пандора" под водительством капитана Эдварда Эдвардса и отделившимся от капитана после мятежа, — но здесь можно лишь строить догадки (см. [85, с. 163-165]). Скорее всего Оливер побывал на острове Матуку и, по-видимому, был встречен весьма гостеприимно. Если все это так и если мятежники пробыли на Матуку, как думают, больше месяца [31, с. 34], то Оливер и его люди должны быть первыми европейцами, посетившими Фиджи и вошедшими и контакт с фиджийцами (в исторической традиции принято считать, что первым европейцем, прожившим на Фиджи длительное время — около года, — был американский моряк У. Локерби, или Локербай, остававшийся на Вануа-леву в 1808-1809 гг. [8, с. 15]).

За Блаем и Оливером последовало несколько выдающихся путешественников. "В 1793 году Дантркасто собрал несколько подробностей о землях Витийских и мимоходом взглянул на Куков Батоа [Ватоа]. Вскоре потом плавал здесь стороною капитан Майтленд[6] и назвал архипелаг землями Свободы. Наконец явился капитан Барбер(7.Генри Барбер, капитан английского судна "Артур", плавал в Южных морях в 1794 г.)... и заглянул в западные купы. Но ни тот ни другой не сказали о выводах своих плаваний" [5, с. 276]. Капитан Барбер первым подошел к Вити-леву и Ясава с запада и был встречен туземцами плохо: они пытались напасть на его корабль. Такой прием явно должен был отбить у капитана и его коллег охоту к дальнейшим поискам, что, как мы увидим ниже, и случилось.

В 1797 г. Джеймсу Уилсону, плывшему на известном судне "Дафф", довелось открыть северные острова Лау. Один из островов он назвал именем сэра Чарлза Мидлтона[7] — это современный Вануа-мбалаву. Уилсон проплывал также мимо островов Онгеа, Фуланга и других, но не зашел на них. Плавание его было очень трудным: невидимые мели, рифы, буруны. Океан был коварно спокоен, и моряки узнавали об очередной мели или рифе, лишь натолкнувшись на них. Поэтому о заходе на острова не было и речи. Уилсон, впрочем, даже пытался пристать к берегу Зикомбиа, но это ему не удалось. Назвав Зикомбиа островом Прощания, Уилсон простился с мыслью о знакомстве с местной природой и островитянами и поспешил уплыть в более удачные воды. Он догадался о том, что виденные им острова — именно те, которые уже открывались Тасману и Блаю.

В декабре 1799 г. американское судно "Энн энд Хоуп", ведомое капитаном С. Бентли, подошло к берегам острова Кандаву, обошло с юго-запада остров Вити-леву и миновало остров Малоло.

Возникает естественный вопрос: почему большинство капитанов не хотело высаживаться на островах? Причин, вероятно, несколько. Немалую роль играло то, что подходы ко многим островам непросты, усеяны мелями, грозят неизвестными рифами. Нельзя сказать, чтобы капитаны были нелюбопытны: они были практичны и осторожны да к тому же каждый видел перед собой великие цели глобальных открытий в Южных морях (об этом прямо говорит, например, Дж. Кук). Конечно, к этому прибавлялась и суеверная вера в устрашающий "общий характер меланезийских племен" (Дюмон-Дюрвиль). Складыванию этого суеверия помогли даже такие выдающиеся люди, как Дж. Кук, Л. Бугенвилль, Ф. Картерет, Ф. Морелль. Капитаны либо оставляли леденящие душу (и весьма преувеличенные!) описания воинственных и кровожадных туземцев, либо сравнивали их с более гостеприимными (а скорее с раньше узнавшими европейцев) полинезийцами — от сравнения всегда выигрывали последние (по замечанию Ч. Уилкса, различие между меланезийцем и полинезийцем такое же, как "между мужланом и дворянином" [99, с. 58-59]). Интерес к жизни островитян еще не пробудился, коммерческая эра, о которой пойдет речь ниже, была впереди, миссионеры, которым суждено было рассказать туземцам о Добре и Благе, если и родились, то были еще младенцами. В копце же XVIII в. вполне приемлемой казалась перспектива очищения островов от туземцев. "Их истребят — преобразовать их невозможно. Племена медноцветные, уже приученные теперь к нашему оружию... завоюют все эти земли, и постепенно исчезнет перед ними тип негритианский" [5, с. 243]. Из XVIII в. оказалось не слишком далеко до XX, который, впрочем, не оставил места и для "медноцветных племен".

Однако далеко не все думали так, как английский знаток Океании Пендлтон, цитируемый Дюрвилем. "Все еще можно было надеяться, хоть на что-нибудь не совсем-то обыкновенное... Почем знать, что случай, этот шалун, могущий более всяких расчетов человеческих, не вмешается в дело, не обманет предусмотрительности... благородного капитана" [5, с. 243].