Мифы о России и дух нации - [34]

Делал ремонт, выпорхнули газеты семилетней, давности. Читал с упоением. Журналисты сообщали, что, «по мнению экспертов» ,[71] скоро ООН установит над Россией опеку; что наши железные дороги на грани остановки; что в Москве живет без прописки полтора миллиона одних только азербайджанцев (всего навсего и одних только!). Прямо в яблочко были и социальные прогнозы. Например, что едва каждый россиянин сможет получить заграничный паспорт, страну покинут за первый год 20 млн чел., за пять лет — 50, и что Европа уже строит лагеря для наших незаконных мигрантов. Того, что, наоборот, въезд в Россию сильно превысит выезд, не сумел предвидеть никто.

Плакальщицы обоего пола писали, что Россию ждет голод[72] и голодные бунты, а верховодить в них будут (почему-то) женщины; что Москва стоит то ли на подземных провалах, то ли на кратере временно бездействующего вулкана и вот-вот провалится либо взорвется; что Запад шлет нам отравленные продукты. И так далее.

Катастрофист не может просто сообщить, что в большом волжском городе (случай и цитаты подлинные) открылся обновленный художественный музей — в специально возведенном здании, после пяти лет строительства. Нет, он начнет телерепортаж так: «Интересно, скольким неимущим можно было помочь, отложив переселение музея до лучших времен?» ; затем спросит у сияющего и не готового к подвоху директора, не напоминает ли ему происходящее пир во время чумы; если тот устоит и начнет лепетать что-то бодряческое, его окоротят другой заготовкой: «Да, не зря говорят, что надежда умирает последней» . Заключить сюжет положено элегической благоглупостью типа: «Может, это и обитель красоты, но та ли это красота, которая спасет мир?»

Вы не поверите, но буквально только что на ОРТ, в передаче «Доброе утро» , ведущая с очень уместной фамилией Чернуха задала своему гостю, разработчику молодежных одежд, следующий вопрос: «Что такое российская мода — анахронизм, насмешка над убогой жизнью или попытка приподняться над серостью наших будней?»

Молодежь наша, по какому-то здоровому инстинкту, к газетам достаточно равнодушна, новости почти не смотрит. И правильно делает — сберегает психику. В отличие от насквозь политизированного поколения своих родителей, основная масса молодых, если верить опросам, политикой не интересуется. Это делает честь их проницательности. Политика для них — это тусовка не шибко грамотных, не каждый день моющих голову тучных и склочных мужчин в дурно сшитых костюмах, сделавших своей профессией попытки прорваться к власти. Говорят, кстати, что нелюбовь к политике есть признак здорового и развитого общества. Не преждевременно ли появление такого признака у нас? Может быть. Но не забудем, что молодежь в любом обществе каким-то верхним чутьем довольно точно улавливает векторы его развития и соответственно строит систему предпочтений, планирует свою жизнь. Еще 3–4 года назад шли разговоры, будто молодежь отворачивается от образования. А в 1999 в ряд вузов конкурс достиг 15 человек на место. Молодежь вновь пошла на технические специальности, чего, кажется, никто уже и не ждал. Сегодня в России 264 студента на 10000 жителей, тогда как лучшая цифра советских времен равнялась 220 (рост на 20 %).

Среди нас, слава Богу, еще живут миллионы свидетелей предвоенной и послевоенной нищеты и голодухи. Конечно, для большинства из них эта пора сейчас милосердно расцвечена красками их молодой жизни, а день сегодняшний они видят сквозь мрачные очки старости, и все же, разговорившись с человеком, не так уж трудно добиться от него почти объективных сопоставлений. Но даже признав, что было тогда по-настоящему худо, не в пример нашему времени, мой добрый знакомый из народных мудрецов Тихон Ильич, «ровесник Октября» , как он сам продолжает себя называть, все же отдает должное и «преобразователям природы»  — это у него такое имя для коммунистов. «Эти-то, преобразователи хреновы, — говорит он, — пока брюхо до колен не отрастили, вперед смотрели бодро. Помнишь, у Макаренко, Антон Семеныча, как полагалось: не пищать! Нытик, это был последний человек, а сегодня, выходит, первый. Чудеса!»

Я понимаю Тихона Ильича так: вплоть до войны каждый жил надеждой — один, что вот ужо возведут Дворец Советов да Ленина наверх взгромоздят, и наступит обещанный рай; другой — что скоро все это кончится, потому что сколько же может такое продолжаться? И эти разные надежды грели почти одинаково. А после войны, в сиянии победы, пришло чувство, что хуже чем было, уже не будет, может быть только лучше — значит, движемся, пусть и медленно, но вперед и вверх. Власти умудрились поддерживать иллюзию этого вектора еще лет двадцать после того, как всякое движение иссякло. Сегодня, когда есть и вектор и движение, когда идолище поганое околело, действует какое-то странное табу на радость по этим поводам.

«Позитива не бывает, — говорят наши газетные и телевизионные редакторы независимо от формальной политической ориентации, — бывает реклама» . Наверное только психоаналитик поймет, какие подавленные фантазии, связанные с босоногим пионерским детством, комсомольской ячейкой и бородатым марксизмом формируют тайные фобии этих людей, заставляют придумывать смердяковские заголовки. Не будем думать об этом. Будем помнить другое. Сеять уныние — великий грех. Пессимизм — способ жить, не получая от жизни никакого удовольствия.