Мифы и правда о семье Сталина - [52]

Моя жизнь за границей постепенно утрачивала всякий смысл. Моей целью было не обогащение, а жизнь среди писателей, художников, интеллигенции. Я хотела заниматься фотографией, языками. Однако из этого ничего не вышло.

Решение вернуться приходило ко мне несколько раз. Первый раз, когда я три года назад посмотрела в Нью-Йорке замечательный фильм Н. Михалкова «Обломов». Я чуть было не пошла в консульство тогда же. Затем, когда мы жили в Англии и происходило празднование победы союзных войск в Европе. Это было невозможно представить, чтобы при этом были забыты 20 миллионов советских простых солдат, которые отдали свои жизни для этой победы. Это было такой невообразимой несправедливостью, что в этот момент я ощутила, к кому я в самом деле принадлежу.

В общем-то, я не скрывала своих чувств. Когда в английской печати появились ненатуральные статьи перебежчика Битова, мне стало его очень жаль. Я написала ему письмо в газету «Гардиан», чтобы объяснить ему, что он заблуждается, что он слеп и в конце концов поймет, что он сделал ошибку. Это письмо было мне возвращено редакцией газеты «Гардиан». Оно было помечено: «Благодарим вас за вашу контрибуцию, но напечатать его не можем». Мне очень интересно, получил ли это письмо Битов? Потому что позже он уехал домой. В марте этого года я дала интервью газете «Обсервер». И в нем я тоже говорила о том, что мне очень хочется предупредить всех потенциальных дефек-торов о том, чтобы они дважды подумали, прежде чем решат оставить свою страну и перебежать в так называемый «свободный мир». Это было напечатано в «Обсервер» в конце марта прошлого года.

Последней каплей для принятия решения в сентябре была болезнь моего сына и отсутствие вестей от моей дочери, которая живет на Камчатке. Она — геофизик, вулканолог. Я просто больше не могла терпеть этого разъединения и написала свое прошение. Решение вернуться сняло с меня чувство вины, мучившее меня все эти годы. Я чувствую себя счастливой — я вернулась домой».

Заявление само по себе горькое. Видимо, в своих мыслях она возвращалась на Родину не раз. Да и тех, кто думал, что в «свободном мире» все легко и просто, наверное, не случайно она хотела как-то остановить, даже вступая в конфликты с прессой.

Возвратившись на Родину после почти восемнадцатилетнего отсутствия, Светлана неожиданно для себя встретила теплое отношение и доброжелательство соотечественников. Москву она увидела неузнаваемо изменившейся. Ей звонили ее школьные и университетские друзья, знакомые. Она с удовольствием встречалась со своими родственниками, беседовала с ними, старалась найти контакты, восстановить добрые отношения. Начала собирать переводную литературу, обратилась к оставленным книгам. Обращаясь к журналистам, она сказала: «Прошу вас всех понять, что я вернулась в город, где родилась почти что 59 лет назад. Здесь моя школа, мой университет, мои друзья, дети, внуки. Я наконец дома. Что вам еще? Что я еще должна объяснять? Меня приняли с великодушием, с доброжелательностью, которых я даже не ожидала. Моя просьба о гражданстве была быстро удовлетворена. Нас приняли, как принимали блудного сына в библейские времена. Я только могу сказать, что бесконечно благодарна!

Я намереваюсь жить такой же тихой частной жизнью, как я и прожила мои первые сорок лет в Москве. Личная реклама никогда не была моей целью. И я счастлива, что в этом обществе кет привычки выставлять напоказ частную жизнь семей. Как член этого общества, я не обязана отвечать на вопросы иностранной прессы. Я делаю вам любезность, и это в последний раз. Пожалуйста, не сопровождайте меня на улицах и не ловите меня в подъездах. Давайте после этой встречи оставим друг друга в покое и займемся своими текущими делами — вы и я».

Кстати, американским журналистам, не внявшим пожеланиям Светланы и попытавшимся взять у нее интервью, встретив ее на московской улице, довелось испытать ее решительный характер, ибо в выражениях она не поскупилась. В Москве она тоже не осталась. Наверное, слишком разительным был контраст ее воспоминаний и действительности. В Москве она жила в гостинице, от четырехкомнатной квартиры на улице Толстого отказалась, обосновав это нежеланием иметь столько домашних дел и уборки. Вскоре она выехала в Тбилиси, объяснив это своей привычкой жить з небольших городах, вдали от столичной суеты. До этого в Грузии она бывала несколько раз. В Грузии, как и в Москве, ее встретили с большим пониманием. Она поселилась в двухкомнатной квартире улучшенного типа, ей было установлено денежное содержание, специальное обеспечение и право использования для поездок государственного автомобиля. В Тбилиси она встретила свое шестидесятилетие, которое было отмечено в помещении музея ее отца. Дочь ее ходила в школу, занималась конным спортом. Но что-то, однако, и здесь ее не устроило. Вскоре она начала срываться, в гневе обрушиваясь на дочь, на знакомых, устраивала скандалы. Окончательно оттолкнула от себя сына, который, несмотря на устроенный ему ранее скандал, попытался вновь наладить с ней взаимоотношения, когда она лежала в больнице на обследовании. Многие тбилисцы не раз были свидетелями ее скандалов с дочерью Ольгой. Ее старшая дочь так и не встретилась с ней, и внучки от нее она в СССР не увидела.