Миф о рождении героя - [2]

Значение психоанализа в науках о духе, основной задачей которого было дать отпор “ревизионистским” идеям Юнга, содержащимся в его книге Метаморфозы и символы либидо. Выполнение этой миссии было возложено на Ранка и Захса не случайно: во-первых, оба они, не будучи профессиональными врачами и не имея вплоть до конца войны собственной аналитической практики, являлись в ту пору основными экспертами по культурологическим приложениям психоанализа, а во-вторых, несмотря на сильное различие характеров, были очень большими друзьями и всегда работали в полной гармонии.

Хотя обе книги (Значение психоанализа и Метаморфозы и символы) посвящены рассмотрению сходных проблем, в Значении психоанализа Юнг цитируется лишь изредка и очень сухо. Монография Ранка и Захса была первым продуктом “комитета” и во-многом предопределила его тактику в будущем: любую новую идею кого бы то ни было из отступников должен был встретить шквал контрпубликаций. Однако, если присмотреться внимательнее, на самом деле в Значении психоанализа можно обнаружить обсуждение таких типично юнговских тем, как, например, различие между реальностью и фантазией, важность или неважность фантазии и имагинативного мышления, мотив героя и его двойника (близнеца) и ряд других.

Кроме того, в книге Ранка и Захса есть еще один очень принципиальный момент, сближающий ее авторов с Юнгом: здесь нет того буквального сексуального аллегоризма, который был характерен для Фрейда. Вместо однозначной аллегории появляется более гибкий инструмент Смысловыражения — символ, диапазон которого простирается от прозрачной двусмысленности (например, в остроте) до полной неясности в сновидении и неврозе. “Между этими крайними отношениями сознания к символу, — читаем в Значении психоанализа, — заключен ряд, так сказать, полноценных символизаций, каковы — религия, миф и искусство; с одной стороны, они дают возможность разумного изображения и понимания, с другой — не лишены и глубокого бессознательного смысла”. С позиций ортодоксального фрейдизма такая расстановка акцентов (вплоть до полной неясности в сновидении и неврозе) более чем неожиданна. Неожиданно и признание о том, что в случае мифа также не следует расчитывать на мгновенную дешифровку с помощью универсального ключа-алгоритма — фрейдовского эдипова комплекса. “Мы признаем, — пишут авторы, — что нескрываемая наивность греческой сказки об Эдипе, допускающая непосредственное применение к нему нашего метода, представляет собой исключительный случай” Разумеется, масштабы этой “деаллегоризации” не стоит преувеличивать, ибо признав существование символизма, Ранк и Захс, в отличие от Юнга, не признали его подлинной ценности. Создание символов рассматривается ими как событие, имеющее регрессивное значение, как понижение мышления до образной ступени, возникающее вследствие невозможности сознательной адаптации к реальным событиям (см.: Значение психоанализа).

Точно так же оставаясь в фарватере фрейдовской системы, Ранк и Захс не посягают на безусловно ведущее место сексуальной символики: именно сквозь призму инстинкта сохранения и продолжения рода человечество, по их мнению, взирает на весь мир. Сильная сторона этого подхода очевидна — таким образом преодолевается господствовавший в науке XIX столетия натуралистический подход в культурологии, связывавший рождение мифологических и религиозных идей с первыми попытками объяснения природных явлений. Можно с уверенностью сказать, что отказ от бесполезного манипулирования природными стихиями при интерпретации феноменов культуры и обращение в поисках их сути к глубинам человеческой души — одно из значительнейших достижений психоанализа в области наук о духе. С тем, что материал из внешнего мира заимствуется человеческой фантазией лишь ради аналогии с собственным внутренним миром, были согласны все представители психологии бессознательного (включая и Юнга). Опасность же таилась в достаточно упрощенном (как правило, узко-сексуальном) понимании Фрейдом и его единомышленниками (в данном случае — Ранком и Захсом) процессов, протекающих в этом внутреннем мире.

Од^им из принципиальнейших разногласий между фрейдизмом и юнгианством, как известно, является понимание природы инцеста. В Метаморфозах и символах либидо Юнга содержится знаменитая асексуальная интерпретация инцестуального мотива в мифе о герое. Юнг утверждал, что мотив кровосмешения был изобретен мифологической фантазией для обоснования идеи возрождения. По его мнению логика мифомышления была такова: для того, чтобы вторично родиться, необходимо вновь очутиться в материнской утробе; достичь же последнего легче всего посредством оплодотворения своей собственной матери, результатом которого будет божественное самопорожде-ние. Подобно Солнцу, герой, например, Осирис, рождается из утробы матери (море, земля) и вновь погружается в нее (инцест с Изидой — сесторой, являющейся субститутом матери), но лишь с тем, чтобы следующим утром торжественно взойти на небосвод для новой жизни в облике своего сына (Гора). Этот мифический механизм достижения бессмертия эффективно работает во многих рассматриваемых Юнгом мифах о рождении, смерти и возрождении героя.