Миф о притеснениях учёных в СССР Сталиным - [139]
Я это хорошо помню по себе — приходилось прикладывать героические усилия, чтобы быть в курсе новостей науки, находясь в периферийном городе Иванове. В Москве это было чуть проще из-за наличия нескольких специализированных библиотек: библиотеки имени Ленина, Центральной медицинской библиотеки, Центрального патентного фонда и пр.). Но на всю страну была одна единственная более или менее полная библиотека по медицинской литературе, да библиотека имени Ленина. И эта проблема существовала, несмотря на наличие высокоэффективной системы ВИНИТИ и реферативных журналов. Сейчас же, когда система научно-технической информации и ВИНИТИ разрушены информационное обеспечение науки стало в десятки раз хуже, чем в СССР.
Одно из исследований советской науки того времени[639] показало, что советские ученые нередко высказывали оригинальные научные идеи одновременно с западными учеными, но, как только требовалось построить установку, ускоритель, реактор, они неизбежно отставали. Потому что «там» строят пять лет, а в СССР — пятнадцать — двадцать; рыночная экономика гораздо более гибкая и откликается на конкретный заказ. А в СССР нужно было включить НИР в пятилетний план, чтобы ресурсы выделить… Но наука медлить не может[640].
Имея бюджет на науку 15-20 процентов от американского, то есть примерно пятую часть, российские ученые реально соревновались с ними на всех научных направлениях. Да, советская наука была второй, но она была — второй в мире. А по очень многим направления она занимала первые места! На самом деле это типичная отговорка от незнания законов развития науки. Геополитическую ситуацию не интересует, кто и что эффективнее. Важнее быть готовым к отпору на посягания на свою территорию.
Другим важным фактором, сдерживавшим развитие науки и инноваций в бывшем СССР было отсутствие стимулов у промышленности к внедрению новейшей технологии и изобретений. В советское время в большинстве случаев заводы были отдельно, а отраслевые НИИ и КБ — отдельно. Это ослабляло связь прикладных разработок с производством, замедляло процесс внедрения. В некоторых случаях, как, например, в самолетостроении, КБ и производство были интегрированы, что и обеспечивало более успешное развитие этих областей[641].
Руководство любого завода мало интересовало, что они выпускают. Главное было выполнить и чуть перевыполнить план, чтобы быть на хорошем счету в Министерстве и получить премию. Как вспоминает А. Болонкин[642], находясь в ссылке в Бурятии он предложил заводу "Теплоприбор" вместо огромных тяжелых 15-килограммовых чугунных датчиков давления образца прошлого века, выпускать спроектированные мною маленькие пальчиковые датчики. Первый вопрос, который мне задал главный инженер: "Сколько будет стоить Ваш датчик?" "Два-три рубля" — ответил я. Главный инженер посмотрел на меня как на сумасшедшего. "Вы что хотите нас без ножа зарезать? Наш датчик стоит 35 рублей, мы единственный завод в Союзе, кто выпускает датчики такого назначения. Потребление их ограничено. Кто это позволит нам снизить финансовый план. Вы бы лучше придумали, чтобы датчик стоил дороже, требовал больше металла (основание для увеличения плана поставок материалов), требовал большей трудоемкости (основание для повышения фонда зарплаты) ".
Производство промышленных и исследовательских лазеров, открытых Нобелиатами Н. Г. Басовым и А. М. Прохоровым, давно стало огромным и прибыльным бизнесом. Но даже для собственных исследований Академии наук приходится закупать лазеры за рубежом, т.к. своих адекватных массовых моделей попросту нет (даже через 40 лет после открытия!). Современные телекоммуникации, от всемирного Интернета до мобильных телефонов и CD-плейеров, стали возможными в том числе и благодаря применению полупроводниковых гетероструктур ("Нобель" Ж. И. Алферова). Но ни одно (!) из этих приложений российских научных открытий не было коммерциализировано и массово промышленно освоено в СССР/России. Мировой рынок этих приложений сотни миллиардов долларов в год, если не триллионы. Среди глобальных лидеров здесь — финская NOKIA, многие фирмы из Южной Кореи и Тайваня (кто-нибудь слышал о тамошних академиях наук?), но никак не Россия[643].
Наконец, эффективность трат на науку в министерствах и ведомствах оставляла желать лучшего. В СССР в министерствах и ведомствах создавались фонды научных исследований и единый фонд развития научных исследований. Что такое хоздоговорные работы я хорошо знаю по своему опыту и знаю, что это просто путь повышать благосостояние ученых и особенно боссов от науки. Если на Западе рынок следил за эффективностью трат на науку фирмами, то в СССР такого контроля не было. Хотя и принимались планы по освоению и внедрению новой техники.
В конце 40 — начале 50-х гг., в годы холодной войны, секретность завоевывала все новые и новые территории. В период работы над водородной бомбой, как вспоминал академик В. Гинзбург, ему перестали выдавать даже его собственные отчеты по управляемому термоядерному синтезу.
Действия цензуры и неоправданная секретность глубоко возмущали, как и В. И. Вернадского, П. Л. Капицу. Обращаясь к заведующему отделом науки ЦК ВКП(б) С. Г. Суворову, 19 сентября 1944 г. П. Л. Капица писал: «Воображать, что по засекреченным тропам можно обогнать, — это не настоящая сила. Если мы выберем этот путь секретного передвижения, у нас никогда не будет веры в свою мощь и других мы не сумеем убедить в ней».
