Миф о красном терроре - [274]

Так вот, у них всегда была группа вечернего и ночного дежурства. И как-то к ним в дежурку приперся со сменным инженером всклокоченный «дядя из 1-го отдела» (представитель КГБ). Всех собрали, выделили троих, сказали взять рабочий КНП, инструмент и бежать к выходу. Всех посадили в легковушки и куда-то повезли. И привезли их в дом, где жила семья того самого Л. Берии.

А там классический российский бардачок. Вышибает пакетник, и надо разобраться что к чему. Конечно, формально, это было ясно из разговоров, существовала группа технического обеспечения, но, как обычно, кто-то заболел, кого-то куда-то послали, кого-то вызвали, но по дороге, как всегда, сдохла машина. Короче, нашли ведомство, где должны были быть монтеры с соответствующей категорией допуска.

Нет, свет-то, конечно, дали и без них, так как в подсобке был дизель, который стал гонять генератор… Короче, их провели в комнату спецсвязи. Там были какие-то аппараты, тайпы, возможно, дешифраторы и т. п. дребедень. Включают какой-то ящик — выбивает автомат. Ну разобрались, и, кстати, была какая-то бытовуха, типа того, что один из силовых проводов не очень аккуратно утопили в дверной раме и его перетёрло слегка дверью. После им в относительно большой кухне организовали чай. И вот тут-то главное. Им этот дом не показался каким-то большим. Мимо по коридору в комнату связи прошла группа людей в форме и без. В ней был Берия, который что-то говорил в полголоса.

В кухню пришли двое молодых мужчин (возможно, друзья сына) взяли с полок чашки и ушли в расположенную за стенкой комнату. Слышались женские голоса, патефон, возможно, у молодых была тусовка. Откуда-то пришла, видимо, жена Берии и, сказав что-то вроде: «Ой, забыла!», поставила на стол банку с каким-то ореховым вареньем. Отец запомнил песочное печенье типа «шакир-чурек», которое тогда продавалось, но как-то не привлекало внимание отца до того, но, распробовав его в доме Берии, он уже опосля стал его покупать для себя сам. Обстановка была совсем не параноидная. Это была типичная картина жизни начальника средней руки, где рядовая бытовуха была смешана с казённой работой. Ну никак там не вписывалось изнасилование кого бы то ни было.

А теперь, читатель, увеличьте объём заготовленной лжи в сотни раз и вы поймёте как их артемир стал вашим, уже реальным миром, о якобы вашем прошлом.

Вениамин Каверин — автор, как всем, наверно, казалось, в доску красный и взаправду всенародно почитаемый. Один его роман «Два капитана» чего стоит. Он перед смертью написал толстую книгу воспоминаний «Эпилог» (М., 1997). В ней (советую прочесть) Каверин признаётся в том, что всю жизнь ненавидел советскую Россию. И кроме того, он перечисляет крупных «советских» деятелей культуры вообще и литераторов в частности, которые всю свою жизнь были в скрытой непримиримой и озлобленной оппозиции, а если точнее, то убеждёнными врагами СССР. Все эти Шкловские, Булгаковы, Выготские, Мандельштамы, Чуковские, Заболоцкие, Паустовские и Пастернаки да и практически все искусствоведы, писатели, поэты всего второго эшелона…

Всё, что они писали, снимали, ставили, было по сути грязным и хорошо продуманным стебаловом, духовной диверсией. Они старались вырастить из народа таких же, как они сами, злобных врагов той страны, где они когда-то потеряли свой сытенький мирок, который тысячелетия оплачивали и создавали под плетьми и каторгой многие поколения забитых в быдло русских крестьян и работников.

Если вам казалось, что совковая проза и поэзия — дебильная и дубовая тягомотина, недостойная называться литературой, то это не было далеко от реальности, только это не было естественной особенностью. Это было очень хорошо продумано.

Все эти производственные романы и проза, напоминающая глупые и дубовые полуагитки, которые якобы что-то «воплощали», должны были выполнять стратегическую задачу — вбить в головы и подсознание всего народа то, что система тотально дебильна и интеллектуально неполноценна, некреативна по природе. А параллельно искусственно созданный «железный занавес», сквозь продуманные дыры которого умело проходили осколки общемировой культуры, давал понять, что все титулованные и никем не читаемые вальяжные лауреаты — порождение какой-то условной и ненужной искусственной совковой реальности, которую создали парте-ичи, наследники той «пыточно-карательной» системы, которая начала своё разрушающее развитие с «красного террора», и их расстрельных агиток, которые, в свою очередь, родились из первых декретов большевиков, разрушивших великую Россию.

Но даже если кто-то и не мыслил так глубоко, то всё равно вся литература СССР, по сути рукописный маразм, должна была вызывать общенациональную скуку и иронию, которая автоматически переносилась на систему.

Это на первом этапе, так как далее был сформирован общенациональный тип мышления (у кого оно могло остаться), который по сути превратился в стебалово над своей же жизнью, так как люди уже не умели оценить свою собственную жизнь, а пользовались стереотипами или отрицанием всего и вся, то есть стереотипами наоборот.

После некоторого времени сформировался второй эшелон писак и писук, который уже жил и писал на основании скрытой ненависти, лжи и стебалова. Все они мгновенно поняли социальный заказ 1953–1956 гг. и стали привычными к халтуре перьями создавать романы, повести, «исследования» и даже «воспоминания» о «кровавом прошлом» своей страны.