Миф о красном терроре - [245]

Возражения наблюдателей на Западе. Против порядка ведения процесса.

Кроме нападок на само обвинение слышатся не менее резкие нападки на самый порядок ведения процесса. Если имелись документы и свидетели, спрашивают сомневающиеся, то почему же держали эти документы в ящике, свидетелей держали за кулисами, а довольствовались не заслуживающими доверия признаниями?

Причина упрощённой процедуры процессов. (Это была историческая ошибка, мина замедленного действия, которая взорвалась в 1953–1956 гг. — А.К.)

…Мне объяснили причину такого подхода к ситуации.

Это так и было нужно. На процессе мы показали некоторым образом только квинтэссенцию, препарированный результат предварительного следствия. Уличающий материал был проверен ранее и уже был предъявлен обвиняемым. На процессе было достаточно подтверждения их признания.

Пусть тот, кого смущает это, вспомнит, что это дело рассматривал военный Суд (правильно — Военный трибунал. — А.К.) и что процесс этот был процессом политическим. Нас интересовала чистка внутриполитической атмосферы. Мы хотели, чтобы весь народ от Минска до Владивостока понял происходящее. Нельзя забывать, что весь народ ещё не так давно, кроме узкой прослойки интеллигенции, был просто неграмотным. И политические взаимоотношения его с государством были ограничены общением с управляющим барина, попом и целовальником в казённом кабаке. Народ в основной массе на самом деле только недавно начал осознавать, что он живёт в новом государстве.

Поэтому мы постарались обставить процесс с максимальной простотой и ясностью. (Такие комментарии Фейхтвангеру могли давать разные пиплы от Молотова и Сталина до студента МГУ. — А.К.)

Подробное изложение документов, свидетельских показаний, разного рода следственного материала может интересовать юристов, криминалистов, историков, а наших советских граждан мы бы только запутали таким чрезмерным нагромождением деталей. Безусловное признание говорит им больше, чем множество остроумно сопоставленных доказательств. Мы вели этот процесс не для иностранных криминалистов, а для нашего народа…

Гипотезы с авантюрным оттенком. Так как такой весьма внушительный факт, как признание, его точность и определённость, опровергнут быть не может, сомневающиеся стали выдвигать самые авантюристические предположения о методах получения этих признаний.

В первую очередь, конечно, было выдвинуто наиболее примитивное предположение. Обвиняемые под пытками и под угрозами новых, ещё более страшных пыток были вынуждены к признанию. Однако это было явно опровергнуто хотя бы несомненно свежим видом обвиняемых и их общим физическим и умственным состоянием. Это поставило в трудное положение даже убеждённых скептиков, которые присутствовали на процессах.

Тогда скептики были вынуждены для объяснения невероятного признания прибегнуть к другим гипотезам. Обвиняемым, заявили они, давали всякого рода яды, их гипнотизировали, их подвергали действию наркотических средств.

Однако ещё никому на свете не удавалось держать другое существо под столь сильным и длительным влиянием, и тот ученый, которому бы это удалось, никогда бы не удовлетворился ролью таинственного подручного полицейских органов. Он, несомненно, в целях увеличения своего удельного веса учёного опубликовал бы найдённые им методы.

Но тем не менее противники процесса предпочитают выдвигать самые абсурдные гипотезы бульварного характера, вместо того чтобы просто увидеть самое очевидное, а именно то, что обвиняемые были обличены и их признание соответствует истине.

Советские люди смеются. Советские люди только пожимают плечами, когда им рассказывают об этих версиях происходящего. Если мы хотели бы подтасовать факты, то не было бы смысла прибегать к такому трудному и опасному способу, как вымогание ложного признания.

Насколько проще было бы подделать или создать ложные документы? Это было бы намного легче, вместо того чтобы заставить Троцкого устами Пятакова и Радека вести изменнические речи, изготовить и представить миру его изменнические документы и письма, которые несомненно бы доказывали его связь с фашистами? Вы ведь сами видели и слышали обвиняемых, так создалось у вас впечатление, что их признания вынужденные?

Обстановка процесса. Этого впечатления у меня действительно не создалось. Людей, находившихся под судом, никак нельзя было назвать замученными, отчаявшимися существами, которые разыгрывали спектакль перед своими палачами.

Судебное разбирательство не носило какой-либо искусственный или даже патетический и торжественный характер.

Помещение, в котором шёл процесс, не велико, оно вмещает примерно триста пятьдесят человек. Судья, прокурор, обвиняемые, защитники, эксперты сидели на невысокой эстраде, к которой вели ступени.

Ничто не разделяло Суд от сидящих в зале. Не было также ничего, что походило на скамью подсудимых, барьер, отделявший подсудимых, напоминал скорее обрамление ложи. Сами обвиняемые представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с медленными непринуждёнными манерами. Они пили чай, из карманов пиджаков у них торчали газеты, и они с интересом посматривали на публику. По общему виду это походило скорее на дискуссию, чем на судебный процесс, дискуссию, которую ведут в тоне беседы образованные люди, старающиеся выяснить правду и установить, что именно произошло и почему это произошло. Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым и чуть было не сказал спортивным интересом выяснить с максимальной точностью всё происходящее. Если бы этот суд поручили инсценировать режиссёру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет и немалое количество репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности: так добросовестно и старательно не пропускали они ни малейшей неточности друг у друга, и их взволнованность проявлялась с такой сдержанностью.