Миф машины - [97]

В качестве условия своей помощи Мардук настаивает на беспрекословном повиновении остальных богов его приказу. «Пусть слово мое вместо вас определит судьбы: пусть будет неизменным то, что я сотворю. Пусть не придется мне ни повторять, ни изменять приказ, слетевший с моих губ.» На эти слова стоит обратить особое внимание. Они очерчивают те условия и рамки, в которых и возник новый коллективный механизм.

Этот новый упор на неограниченное право отдавать приказы, по-видимому, в некоторой степени явился неизбежной реакцией на беспорядки и трудности, увеличившиеся с ростом населения. Отныне желанными политическими целями сделались отлаженность и надежность: ведь если небольшие группы людей при возникновении угрозы могут переселиться куда им угодно, то население целого города или пустивших крепкие корни на земле деревенских жителей невозможно куда-то выселить на длительное время в случае наводнения или вызванного засухой голода. Такие задачи, как регулирование речного потока и возмещение ущерба, нанесенного наводнениями, распределение воды для орошения полей, ежегодная заготовка такого количества пищи, которого хватило бы для предупреждения голода до следующего урожая, — все это оказывалось уже не под силу самим местным общинам. Возникла настоящая потребность в такой власти, что объединила бы под своим началом огромные долины; а за неимением более разумной коллективной силы навстречу этой потребности пошла царская власть.

Хотя неолитическое хозяйство приносило небывалое дотоле изобилие пищи, само это изобилие породило новые тревоги. «На протяжении всей месопотамской истории, — замечает Франкфорт, — считалось, что царская власть богов зародилась не как естественный спутник упорядоченного общества, а как плод смятения и тревоги.» Но, по моим наблюдениям за некоторыми друзьями, некогда страдавшими от нищеты, а потом сколотившими состояние, — богатство и надежность способны вселить в людей постоянную тревогу, которой они не испытывали в те времена, когда не знали, что будут есть завтра.

Если в Месопотамии силы природы порой вызывали катастрофы — начиная с исторического библейского потопа, — то сходные тревоги не были чужды и благополучному Египту: вспомним о семи «тощих» годах из рассказа о библейском сновидце Иосифе[38]. Сохранились и другие указания на неурожаи и голод в Египте, случавшиеся не только из-за нашествий саранчи, но и из-за недостаточных летних разливов Нила. Во время таких кризисов возникала необходимость в твердой власти, которая бы разумно организовывала рабочую силу во множестве общин и справедливо распределяла их ресурсы; и если приложенные усилия давали желанный результат, то правитель, который взялся за это, получал всеобщую благодарность и заручался поддержкой на будущее.

К сожалению, царскую власть продолжали связывать с тревогой, страхом и кризисами еще очень долгое время. Торкилд Якобсен доказал, что старейшим из известных политических установлений, которое можно выделить по месопотамским текстам, являлось городское собрание всех свободных мужчин[39]. Это собрание предоставляло право решать текущие вопросы группе старейшин, однако в наиболее тревожные времена они избирали царя, чтобы тот «...возложил на себя всю ответственность на ограниченный срок». Тысячелетия спустя Геродот описывает сходное делегирование власти у мидян и персов; римляне, когда над обществом нависала угроза, назначали временного диктатора. Такая же временная концентрация власти в случае «национальной тревоги» до сих пор входит в конституционные прерогативы президента США, хотя лишь в наши дни нашелся президент, который осмелился сфальсифицировать тревогу, чтобы завладеть всей полнотой власти и дать политическое оправдание своим ошибочным суждениям и бесчеловечным деяниям во Вьетнаме.

Могущество, которое таким образом сосредоточивалось в руках царской особы, в свою очередь, порождало источник новых тревог благодаря постоянному ведению войн. Повсюду война в качестве главной прерогативы и основного занятия царя преобладала даже над охотой. Ибо, устанавливая закон и порядок в пределах священной территории своих богов, цари вступали в столкновение с соперниками — другими царями и иноземными богами, — которые отличались не меньшей дерзостью в силу приписывавшегося им божественного могущества и требовали к себе той же слепой верности и благоговейного повиновения. Слишком часто у них возникал соблазн утверждать верховенство своей власти, нападая на соседние государства и грабя их жителей.

Даже когда природа благоволила общине, — всегда где-то рядом таилась создаваемая самим человеком катастрофа войны, сеявшая беспорядок и поддерживавшая абсолютную власть царей. В летописях Шумера и Аккада то и дело говорится о столкновениях между разными городами из-за водных и земных границ; но помимо таких споров, улаживание которых могло служить предметом разумного компромисса, существовали еще и иррациональные стремления тщеславных и тираничных «богов» добиться рабского повиновения.

Здесь Якобсен вновь подкрепляет толкование Франкфорта. «Упорядоченный мир [для месопотамцев] немыслим без высшей власти, повсюду насаждающей свою волю.» Можно дополнить это утверждение Якобсена о вере в высшую власть; приведя слова из египетской «Сатиры о ремеслах»: «Нет такой работы, где над работником не было бы господина». Житель Месопотамии убежден, что власти всегда правы, — или, по крайней мере, что спорить с ними бесполезно. «Приказание дворца, как и приказание Ана, нельзя отменить. Слово Царя всегда верно; и его речениям, как и речениям бога, нельзя прекословить.» Эти слова несут в себе болезненное сходство с установками нынешних тоталитарных государств — как «демократических», так и «коммунистических».