Миф машины - [142]

Результаты такой перемены стали заметны лишь начиная с XVII века; однако впервые эта перемена проявилась, по-видимому, в бенедиктинском монастыре. Все то, что прежде машина была способна делать лишь с оглядкой на экстравагантные притязания на божественное право, опираясь на крупномасштабные военные и околовоенные организации, отныне, в этом новом учреждении, делалось в малом масштабе, небольшими сообществами собравшихся по доброй воле людей, которые видели в работе — да и во всем техническом устройстве своей системы — не рабское проклятие, а часть нравственной жизни свободного человека.

Перемена произошла вследствие того, что начиная с III века н. э. в Западной Европе наблюдалось неуклонное падение интереса к благам и обычаям «цивилизации», сопровождавшееся оттоком людей из крупных городских центров власти вроде Рима, Антиохии и Александрии. Небольшие группы кротких, миролюбивых, смиренных, богобоязненных мужчин и женщин из всех сословий удалялись от шума, гама и насилия мирской жизни, чтобы начать совсем новую жизнь, посвятив ее спасению своей души. Когда подобные люди образовывали общины, они привносили в каждодневную рутину новый ритуал упорядоченной деятельности, новые правила и такие мерки разумного и предсказуемого поведения, какие до тех пор оставались недостижимыми.

Бенедиктинский орден, основанный Бенедиктом Нурсийским в VI веке, выделялся из числа многих сходных монашеских организаций тем, что налагал особые обязательства, помимо обычных, как то: постоянные молитвы, повиновение старшим, обет бедности и повседневное наблюдение за поведением друг друга. Ко всем этим обязанностям бенедиктинцы добавили еще одну: ежедневное выполнение какого-либо труда как христианского долга. Устав ордена предписывал заниматься ручным трудом не менее пяти часов в день; и — как и при устройстве первоначальной человеческой машины — «артель» из десяти монахов находилась под надзором настоятеля.

Превратившись в организацию самоуправляемого хозяйственного и религиозного сообщества, бенедиктинский монастырь заложил основы порядка столь же строгого, какой прежде удерживал в целости самые ранние мегамашины; разница же заключалась в его скромном масштабе и в том, что такая суровейшая дисциплина налагалась на себя членами ордена добровольно. Из семидесяти двух глав бенедиктинского устава двадцать девять посвящены дисциплине и наказаниям, а еще десять касаются внутреннего распорядка: итого более половины.

Совершавшийся по общему согласию отказ монаха от собственной воли соответствовал аналогичному отрицанию собственной личности, которого требовала прежняя мегамашина от всех своих человеческих «винтиков». Авторитет, послушание и повиновение старшим по чину были неотъемлемыми частями этой бесплотной и наделенной нравственным смыслом мегамашины. Бенедиктинский орден даже предвосхитил более позднюю стадию механизации, основанную на двадцатичетырехчасовом режиме: мало того, что свет в келье горел всю ночь, монахи еще и спали, словно солдаты во время боев, в дневной одежде, чтобы быть немедленно готовыми к своим каноническим обязанностям, прерывавшим их сон. В каком-то смысле, этот церковный орден был более суровым и требовательным, чем армейский строй, ибо монахам не полагалось никаких периодических поблажек или развлечений. Систематические лишения и отречения, наряду с регулярностью и регламентацией жизни, со временем перешли в дисциплину позднейшего капиталистического общества.

Вероятно, изначальный упор, который делал Бенедикт на обязанности заниматься ручным трудом, был продиктован практической необходимостью содержать себя в эпоху, когда рушилась старая городская экономика и обращение к земледелию было единственной альтернативой безысходному голоду или унизительному рабству. Но вне зависимости от непосредственной причины такого подхода, конечным его результатам суждено было сделаться чем-то таким, чего недоставало в равной степени и привилегированным сословиям, и угнетенным рабочим в ранних городских культурах: человек обретал уравновешенную жизнь, и такой образ существования, какой сохранялся, пусть на очень низком умственном уровне, лишь в исконной деревенской культуре. Телесные и материальные лишения монашества имели своей целью усилить духовное рвение людей, а не предоставить в распоряжение богачей больше благ или власти.

Физическая работа уже не занимала весь день: она чередовалась с эмоциональным единением братии посредством молитвы и распевания грегорианских хоралов. Рабочий день невольника от восхода до заката сменился пятичасовым днем, так что появилось много досуга, который, следует отметить, не был ничем обязан в первую очередь каким-либо экономящим трудовые затраты машинам. И новый образ жизни получал эстетическое наполнение благодаря созданию просторных помещений, ухоженных садов и цветущих полей. А такой распорядок, в свой черед, уравновешивался умственными занятиями — чтением, переписыванием рукописей, беседами и, не в последнюю очередь, планированием разнообразной сельскохозяйственной и промышленной деятельности монашеской общины. Совместный труд имел то преимущество, что позволял и совместно думать.