Миф машины - [11]

Это было соблазнительное заблуждение. Ошибка же коренилась в забвении того факта, что сегодняшние «первобытные люди», пусть даже они давно заняли надежную нишу, тем не менее на протяжении всего этого времени непрерывно совершали процесс культурного накопления, изменения и развития: они давным-давно перестали быть «нетронутыми» в культурном отношении, и возможно — как это было в случае с религией, по мнению отца Вильгельма Шмидта, — порой даже опускались ниже прежде достигнутого более высокого культурного уровня, пуская на самотек позднейшие фантазии или изобретения. Между языком и обрядами австралийских аборигенов и языком и обрядами культуры мустье пролегает временной промежуток, наверное, в пятьдесят тысяч лет: это достаточно длительный срок, чтобы возникло множество существенных различий — даже притом, что некоторые специфические черты могли все-таки сохраниться.

Вместе с тем, если допустить процессы расхождения и вырождения, то параллели становятся весьма убедительными и порой помогают пролить свет на многие вещи. Собственно, невозможно сделать никаких стоящих выводов относительно непонятных каменных орудий, не сопоставляя их со сходными позднейшими орудиями, предназначение которых известно. Так, пигмеи, или африканские бушмены, «открытые» европейцами век с лишним назад, охотились в основном на тех же животных и пользовались тем же оружием, что и человек эпохи палеолита в других частях света более пятнадцати тысяч лет назад. К тому же у бушмен в прошлом была даже мадленская наскальная живопись. Не снимая различий в климатических условиях и физическом облике, эти люди стояли гораздо ближе к культуре своих далеких предков, нежели к современным европейцам. Хотя У. Дж. Соллес зашел чересчур далеко, рассматривая тасманийцев, бушменов и эскимосов как прямых наследников их палеолитических предков — соответственно, ранней, средней и поздней эпох, — их образ жизни тем не менее дает важные сведения, служившие ключом к пониманию древних культур.

Пользуясь эскимосским масляным светильником из камня — предметом, по конструкции соответствующим палеолиту, — можно судить о том, при каком освещении работали художники в пещерах, где были найдены похожие палеолитические светильники. Благодаря эскимосам, очень эффективно использующим скудные природные ресурсы в климатических условиях, сходных с условиями ледникового периода, мы можем собрать множество сведений о том хозяйстве, которое позволяло людям выживать и даже оставляло им возможность для развития культуры. Точно так же и оружие, маски, костюмы и украшения, обряды и церемонии проливают некоторый свет на сходные изображения, обнаруженные в пещерах на территории Испании, Франции и Северной Африки, и наводят на определенные догадки. Однако, как настойчиво подчеркивал Андре Леруа-Гуран в своем недавнем монументальном исследовании «Западное искусство в доисторическую эпоху», эти намеки отнюдь не следует принимать за убедительные доказательства: так, например, если в некоторых палеолитических пещерах найдены отпечатки ног мальчиков и юношей, то это говорит лишь о том, что молодежи разрешали туда входить или поощряли к этому, а не о том, что там совершались обряды инициации. Даже изображения стрел и нанесенных ран в наскальной живописи в десяти процентах случаев не лишены двусмысленности: возможно, они указывают на магический охотничий ритуал, а возможно, отмечает ученый, они символизируют мужское и женское начала: копье-пенис, воткнутое в рану-вульву.

Одна из причин, по которой важные идеи, ведущие к разгадке ранних стадий развития человека, так и остались незамеченными, — это то, что научная традиция в XIX веке была (независимо от методов отдельных ученых) рационалистической, утилитарной и чрезвычайно скептической по отношению к любым системам воззрений, которые молчаливо отрицали не подвергаемые критике утверждения самой науки. Если магию признавали как некий древний ритуал (возможно, поддающуюся истолкованию в терминах Джеймса Фрэзера[3], как попытку взять под контроль природные силы, которая в конце концов уступила место научному методу, — то уже всякие более общие представления о космических силах, например, религия, не принимались в расчет. Сама мысль о том, что древний человек мог рассматривать небо, как-то реагировать на присутствие солнца и луны и, быть может, даже узнавать кажущуюся неподвижной полярную звезду (как предположил Зелия Наттал более полувека назад), — казалась столь же далекой от действительности, как и мысль о том, что этот человек мог создавать произведения искусства.

Вместе с тем, уже по крайней мере со времени появления homo sapiens'a мы находим в его отношении к смерти, к духам предков, к будущему существованию, к солнцу и небу некоторые черты, свидетельствующие о том, что в сознании человека, тем не менее, присутствовали некие силы и существа, удаленные во времени и пространстве, и если даже зримые, то недосягаемые, — которые, возможно, и играли главенствующую роль в его жизни. Это была подлинная интуиция, хотя прошли, наверное, сотни тысяч лет, прежде чем человеческое мышление смогло в полной мере постигнуть важность этого прозрения и подкрепить его рациональными доказательствами — от существования невидимых частиц до столь же загадочных разлетающихся галактик.