Миф машины - [12]

Представляется вероятным, что древнейшие народы (возможно, еще до возникновения языка) смутно сознавали тайну собственного бытия: это давало им больший стимул к размышлениям и саморазвитию, нежели любая прагматическая попытка приспособиться к своему более узкому окружению. Отголоски этого серьезного религиозного отклика до сих пор дают о себе знать в мифах творения у многих выживших племенных культур, особенно среди американских индейцев.

Здесь мы опять-таки можем справедливо воспользоваться своими знаниями касательно современных первобытных людей, чтобы пролить новый свет на верования и поступки древнего человека. Возьмем, к примеру, загадочные отпечатки человеческих рук на стенах пещер в столь удаленных друг от друга краях света, как Африка и Австралия. Эти отпечатки еще более озадачивают тем, что по ним явственно видно: на многих ладонях недостает одной или даже нескольких суставов пальцев. У нас бы не было никакого ключа к расшифровке такой загадки, если бы мы не знали, что до сих пор среди некоторых племен (разделенных не меньшим расстоянием) бытует обычай жертвовать в знак траура фалангу пальца: так личная физическая утрата подчеркивает утрату более важную.

Разве не будет справедливым заключить, что отпечаток искалеченной ладони на стене пещеры служил вторичным символом скорби — перенесенным от первичного символа из недолговечной плоти и кости на каменную поверхность для увековечения? Такое символическое изображение руки может считаться (даже с большим правом, нежели пирамиды из камней) самым ранним общественным памятником покойному. Но вполне возможно, что этот ритуал имел и более глубокий религиозный смысл; ибо Роберт Лоуи описывает сходный обычай, бытовавший у индейцев кроу: там он являлся частью истинного религиозного обряда: ухода от светской жизни человека, желавшего приобщиться к Божеству.

Во всех этих случаях сам ритуал обнаруживает чрезвычайную подверженность человека сильным чувствам по поводу очень серьезных вещей, а также желание сохранить и передать это чувство другим. Должно быть, это укрепляло семейные связи и преданность общине, а тем самым способствовало выживанию не меньше, чем, скажем, усовершенствования в изготовлении кремневых орудий. Хотя среди представителей многих других биологических видов родители нередко жертвуют собственной жизнью, чтобы спасти своего партнера или детенышей, такое добровольное символическое пожертвование фаланги пальца — характерно именно для человека. А там, где подобные чувства отсутствуют — как это зачастую случается в сумасшедшей круговерти нашей механизированной, обезличенной культуры мегалополисов, — связывающие людей узы настолько ослабевают, что единство человеческого общества способна удержать лишь очень мощная внешняя регламентация. Вспомним тот классический пример эмоциональной холодности и нравственной испорченности, когда некие жители Нью-Йорка услышали ночью крики женщины о помощи, и потом равнодушно наблюдали, как ее убивают у них на глазах, даже не позвонив в полицию, — как будто они просто смотрели телевизор.

Короче говоря, пренебрегать подобными аналогиями было бы столь же глупо, как и чрезмерно на них полагаться. Если обратиться к более поздним историческим стадиям, то, как указывал Грэм Кларк, именно современная месопотамская архитектура — дома из глины и тростника — помогла Леонарду Вулли истолковать найденные им следы доисторических сооружений в Шумере; а предназначение круглых глиняных дисков, найденных в местах раскопок минойской цивилизации, оставалось непонятным до тех пор, пока Стефанос Ксантудидис не узнал в них верхние диски гончарного круга, какой и до сих пор в ходу на Крите. То обстоятельство, что в Двуречье люди и в нынешнем веке пользуются примитивными лодками, смастеренными из связок камышей, на каких плавали их далекие предки пять тысяч лет назад, как с удовольствием отметил Дж. Г. Брестед, позволяет укрепиться в предположении, что и прочие предметы и даже обычаи вполне могли сохраняться неизменными в течение периодов настолько продолжительных, что наш собственный переменчивый век находит это невероятным.

Таким образом, аналогия, если прибегать к ней осмотрительно и осторожно, совершенно незаменима в истолковании поведения других людей, принадлежащих иным эпохам и культурам: и в любой сомнительной ситуации будет разумным предположить, что homo sapiens, живший пятьдесят тысяч лет назад, гораздо больше напоминал нас самих, нежели любой другой, более отдаленный, животный предок.

3. Камни, кости и мозги

Ошибочное представление о том, что человек есть прежде всего животное, производящее орудия и обязанное своим необычайно высоким умственным развитием главным образом длительной практике в изготовлении орудий и оружия, вытеснить будет нелегко. Как и другие правдоподобные теоретические построения, оно ускользает от рациональной критики, в особенности еще и потому, что льстит тщеславию современного «человека технического» — этого призрака, облаченного в железо.

На протяжении последнего полувека сам этот короткий промежуток времени как только не называли: век машин, век энергии, век стали, век бетона, век покорения воздуха, век электроники, ядерный век, век ракет, компьютерный век, космический век, век автоматизации. Исходя из подобных характеристик, едва ли догадаешься, что все эти недавние технические победы являются лишь крупицей в бесконечном количестве чрезвычайно разнообразных слагаемых, которые и входят в нынешнюю технологию, и составляют лишь ничтожнейшую часть всего наследия человеческой культуры. Если вычеркнуть хотя бы одну фазу далекого человеческого прошлого — совокупность изобретений палеолитического человека, начиная с языка, — то все эти новейшие достижения оказались бы совершенно бесполезными. И то же самое можно сказать о культуре одного поколения.